Эксклюзивное интервью «ЗН» дал известный ученый Андрей Райгородский
Алтайский госуниверситет посетил Андрей Михайлович Райгородский, доктор физико-математических наук, директор Физтех-школы прикладной математики и информатики, заведующий лабораторией прикладных исследований МФТИ. В субботу, 18 января, он выступил с открытой лекцией о комбинаторике для студентов и школьников Алтайского края. К слову, в «За науку» Андрей Михайлович попадает не первый раз – в МФТИ есть научный журнал «За науку», наш, можно сказать, побратим!
Мы же расспросили математика о том, где встретить комбинаторику в повседневной жизни, нужен ли технарям французский и почему математика на самом деле – наука гуманитарная.
– Андрей Михайлович, чему посвящена ваша лекция в ИМИТ?
– Я никогда не знаю, какая публика соберется на лекцию. Соответственно, в зависимости от того, кто придет, слышал ли он что-то в моем исполнении, я буду подбирать тему в рамках широкого названия, как заявлено и сегодня: «Актуальные проблемы современной математики». Обычно я рассказываю про такой раздел, как комбинаторика. Комбинаторика и теория графов – это мои научные интересы. Мне просто интересно знакомить людей в популярном виде с тем, чем сам занимаюсь.
– Что такое комбинаторика? Может ли она встретиться в повседневной жизни, не только в математике?
– Давайте представим простейшую задачу. В аудитории находится 100 человек. Нам нужно рассчитать, сколькими способами можно из них выбрать пятерых, чтобы вызвать к доске. Продвинутые школьники начинают такие вещи изучать в седьмом классе, студенты решают более сложные задачи по комбинаторике в университете. Вообще, комбинаторика повсюду. Она стала таким центральным предметом благодаря IT, благодаря тому, что в середине XX века очень серьезно начала развиваться информатика, теория кодирования. Как это связано с комбинаторикой? Предположим, что мы хотим закодировать сообщение, но на канале связи есть помехи: символы в закодированном сообщении могут искажаться, принимать другие значения. Представьте, я передавал «мама», а получилось «мапа». Вот что это было – «мама» или «папа»? Непонятно совершенно. Может, буква «м» исказилась и в «п» превратилась, а может, наоборот, «п» в «м». Даже если вы знаете, что вам передавали только «маму» или «папу», вы, получив «мапу», не сможете сказать, кого вам передавали. Комбинаторика занимается и тем, что ищет способы исправления ошибок при передаче информации по зашумленному каналу. В школах этот раздел подробно не изучается, но студенты и преподаватели все-таки, я думаю, в большинстве своем представляют, что это такое.
– К слову про гуманитаристику: вы учились в школе с углубленным изучением французского языка. Пригодилось ли знание французского в научной деятельности и вообще в жизни?
– Периодически я рассказываю об этом в таком карнавальном ключе. Однажды, когда еще был школьником, я заболел ветрянкой, однако решил, что время вне школы надо все равно проводить с пользой. Я ведь с класса третьего не болел вообще, ни разу не простужался. Решил переводить на французский язык песню «Хотят ли русские войны?..», с чем успешно справился, перевел ее очень неплохо, в стихах. И мне это очень пригодилось. На конференциях не было практически ни одного француза-математика, который бы не слышал «Хотят ли русские войны?..» на французском языке в моем переводе. Это в карнавальном ключе. А так в целом всегда приятно, когда приезжаешь в ту же Францию, где английский не очень любят, и все равно можешь объясниться. Я даже лекции читал во Франции. Местные, наверное, думают: вот приедет сейчас медведь из России – а он в итоге им по-французски лекцию читает.
– Долгое время вы руководили отделом теоретических и прикладных исследований в «Яндексе». Как пришли работать в «Яндекс» и что стало результатом вашего сотрудничества?
– В 2004 году я защитил докторскую «Проблемы Борсука, Нелсона – Эрдёша – Хадвигера и Грюнбаума в комбинаторной геометрии». К 2005 году стало понятно, что учеников у меня становится довольно много, они и сами достигают каких-то успехов – их надо трудоустраивать. Я стал думать, как мне добиться того, чтобы мои ребята, которые захотели остаться в науке, могли успешно в ней развиваться. Как раз тогда, уже в 2007 году, «Яндекс» начал создавать Школу анализа данных, куда меня пригласили работать. Однажды ко мне подошел Илья Сегалович, один из основателей компании, и поинтересовался, чем мы занимаемся. Выяснил, что комбинаторикой и теорией графов. Мы обсудили возможность создания исследовательской группы внутри «Яндекса», и в 2008 году перед самым началом кризиса эту группу создали – разрабатывали алгоритмы, улучшающие качество поиска. Сначала нас было 6–7 человек, затем штат расширился, и в 2011 году группа действительно превратилась в отдел теоретических и прикладных исследований. На пике исследований, в году 2012−2013-м, нас было около 40 человек. Затем в «Яндексе» основным вектором стала именно разработка цифровых продуктов, а наш отдел был преимущественно исследовательский. В 2016 году создавалась Физтех-школа, директором которой я стал, поэтому решил значительную часть исследований перебазировать туда. Сейчас в нашем Физтехе функционирует несколько лабораторий, которые ассоциированы с «Яндексом» и созданы благодаря существованию в прежние времена этого отдела. В рамках Физтех-школы мы работаем с «Яндексом», но его сотрудником я больше не являюсь. У ФПМИ около 40 индустриальных партнеров, среди которых тот же «Яндекс», и «Т-банк», и «СберТех», а также многие другие. У всех них есть лаборатория или кафедра внутри нашей школы. Я, как директор этого большого комбината, обеспечиваю общую координацию научных исследований.
– Какие основные направления своей профессиональной деятельности вы можете выделить?
– У меня есть три ипостаси. Одна из них как раз организация исследований в Физтехе. Вторая – это наука. Я ее никогда не бросал, по-прежнему пишу статьи. 5–10 статей серьезных в год у меня с учениками выходит. Конечно, если бы я не занимался другими вещами, больше бы публиковался. Третья – это как раз преподавание, я его не оставлял вообще ни в какой степени. У меня 38 кандидатов защитившихся, из них четверо – уже доктора наук. Веду лекции в Физтехе, а по совмещению и в НИУ ВШЭ и в МГУ, езжу по стране с открытыми научно-популярными лекциями. Получается, что в процентном соотношении мое время делится на 40 % преподавания, 40 % – организационной деятельности в широком смысле и 20 % – науки.
– Как вам удается все это совмещать?
– У меня очень веселая записная книжка – в ней все написано таким мелким почерком на одной странице, чтобы была видна картина на несколько недель вперед. Одна такая книжка, примерно на 120 страниц, живет около двух лет. Главное, чтобы на одном развороте было видно все, что меня ждет в ближайшее время.
– Вы автор многих учебных пособий по комбинаторике, а также научно-популярной книги «Кому нужна математика?», написанной совместно с Нелли Литвак. Какую работу вы считаете для себя самой значимой?
– Все книги (у меня их около тридцати) мне было легко и интересно писать, я не могу в этом смысле выделить одну из них. Единственное, что есть выделяющаяся книжка не в плане моего интереса в работе над ней, а в степени популярности изложения материала. Это как раз книга, которую вы упомянули: «Кому нужна математика?». Книгу может прочесть любой, в ней нет формул, но при этом доступно объясняется, как работает комбинаторика.
– На ваш взгляд, склонность к математике – это врожденное или приобретаемое?
– Элемент врожденности есть, это совершенно точно, и я никогда этого не отрицал. Действительно существуют люди, которые больше склонны заниматься математическими задачками, у которых нейросетка в мозгу лучше, если так можно выразиться, заточена под решение задач такого типа, а у другого человека – под написание книг, например, не математических, а художественных. Вопрос в том, что эту склонность, во-первых, надо выцепить и развить, а во-вторых, бывают же пограничные случаи, когда склонность, может, и невеликая, зато есть огромный интерес, огромное трудолюбие.
Человек может, не имея мегаразвитую нейросетку изначально, за счет тренировок и долгой подготовки, которые ему самому покажутся интересными, стать выдающимся или просто хорошим экспертом в этой области. У меня вот есть дочь Кира, ей двенадцать лет через месяц исполнится. Она совершенно не склонна к математике, и никакие мои попытки увлечь ее не приводят к тому, чтобы она ей занималась. Я ее этим совершенно не мучаю. Она очень старательная, прилежная, учится в обычной школе, по математике свои четверки-пятерки имеет. Но я вижу, что ей это тяжело дается, у нее нейросетка под это не заточена, как ни старайся. Страшно, когда огромное количество людей, которые могли бы увлечься наукой, тухнут, вянут и думают, что они сугубо гуманитарии из-за того, что вокруг совершенно невозможная среда, атмосфера, нет адекватных учителей. А нет никаких абсолютных гуманитариев, люди-то на самом деле хорошо развиты все! И математика – это вообще гуманитарная наука, потому что она не про то, как устроен мир, а про абстракции. Про то, как думать над вопросами, ассоциируя между собой совершенно, казалось бы, малоассоциированные вещи. Чистая математика – она такая.
Анна ЗАГОРУЙКО
Фото Дмитрия ГЕРАЙКИНА
