Что может быть вопшебнее, чудеснее и желаннее путешествия «в далекие края»! Особенно для стрельцов, к коим я принадлежу. Все радует глаз. И благолепная снежная пустыня за окнами самого фирменного в мире 35-го поезда. И вереница попутчиков, начиная от малых детей и кончая прожженными уголовниками-мафиози, а в промежутке – безработными, жертвами коммунистического террора, бизнесменами, военными, наци и пр., пр., прочим людом. И Москва с ее злыми пронизывающими ветрами, с бесконечными выматывающими блужданиями по столичным асфальто-каменным дебрям.
О некоторых своих впечатлениях от недавней поездки в столицу хотел бы поделиться с читателями «ЗН»…
С милого Севера – в сторону южную
Поначалу я принял его за цыгана: смуглый, с хитрыми черными глазами, опущенными вниз усами, одет в поношенный черный овчинный полушубок и норковую шапку-формовку. От него несло специфическим запахом солярки-бензина. Постельное белье за 8 т.р. взять напрочь отказался, бормоча что-то вроде «как будто и без белья поспать нельзя, на хрен оно мне нужно». Речь с акцентом выдавала в нем нерусского. Потом выяснилось – татарин. Едет из Нижневартовска в Набережные Челны, где делают знаменитые КАМАЗы. Вернее, делали, ибо «гигант индустрии» теперь больше простаивает. Поскольку в поезде у большинства людей языки развязываются сами собой, то и потомок монголо-татар не заставил себя долго ждать…
Судьба Анатолия не из самых печальных, хотя и очень веселой ее не назовешь. Работал на Крайнем Севере в городе нефтянников шофером на автобазе и заколачивал неплохие деньги – в среднем по 3 миллиона в месяц (при том, что график работы такой: месяц работаешь, другой – отдыхаешь). Но кризис, увы, ударил и по северянам: ему задолжали зарплату на сумму в 20 млн. рублей, потому и возвращался без денег – не смог получить расчет. Да-да, решил порвать с Заполярьем, ибо месторождения нефти истощаются и ее добыча постепенно падает. В разработку новых месторождений никто средств не вкладывает, а они для этого нужны преогромные. Северяне потеряли многие из своих льгот и будущее видят в мрачных тонах. Вот почему начинают разбегаться «на большую землю». Так сделал и Анатолий. Он успел удачно продать свою трехкомнатную квартиру московской планировки за 180 миллионов, купил в Набережных Челнах двухкомнатную плюс дачу за 15 миллионов, а оставшиеся 50 «лимонов» положил в банк под 10% (где бы найти в Барнауле банк с такими процентами, да чтоб еще и надежный был!). Ему 46 лет и через четыре года он выйдет на пенсию как северянин, выработавший все льготные стажи (Дожить бы вот только до желанной пенсии – здоровье-то, как и многие другие, потерял где-то в вечной мерзлоте). А пока собирается жить на проценты с «капитала» и на выручку от продажи рыбы («у меня два мешка сетей»). К тому же имеет совсем новую «Ниву» 95-го года выпуска. Так что носа не вешает. Но голосовать на президентских выборах намерен за коммунистов – при них, считает он, жить было лучше. Каких-либо признаков национального высокомерия я в нем не обнаружил, а вот молодой, лощеный и, я бы даже сказал, внешне интеллигентный, татарин, подсевший в наше купе в Казани и ехавший с нами до Москвы, буквально раздувался от спеси и ни разу не снизошел до простейшего разговора со своими русскими попутчиками.
Пока живы тети кати, не переведутся немцы на земле русской!
Еще более драматично сложилась судьба у «тети Кати», ехавшей из Багана (Новосибирская область) до Омска. Ей 58 лет и она немка. Этим, пожалуй, все сказано. Несчастья стали преследовать ее семью еще до войны с Германией и даже до репрессий 37-38 гг. -со времен коллективизации. Семья оказалась «кулацкой», всех вывезли и разбросали по глухим местам Новосибирской области. А в 38-м (Катя едва лишь успела появиться на свет) ее отца расстреляли как «врага народа» и похоронили в одной из трех братских могил Славгорода – она показала справку о реабилитации и свидетельство о смерти, где черным по белому указана причина смерти «расстрел».
Естественно, и в войну, и после нее жила в жуткой нищете, впроголодь. Вспомнила она такой случай: когда исполнилось 13, Катя чуть не утонула в речке. Спас ее тогда один юноша, которьй заглядывался на нее. Но он был «из богатых и мне не ровня», а потому позднее женился на другой. И родила она ему дочку «всю в чешуе». И он говорил: «Это меня Бог наказал за то, что я оставил тебя». Сама тетя Катя дважды была замужем. С первым «хозяином» прожила 23 года, помогла ему выучиться, «встать на ноги». А потом он нашел себе «более ласковую». Обида за это предательство, естественно, осталась на всю жизнь и звучала даже теперь, 13 лет спустя. Прожив 4 года в одиночестве, Катерина вышла замуж «за второго Володю», с которым вместе вот уже 9 лет. На самом деле хозяйка-то в доме она: работящая, неприхотливая в быту, надежная и преданная. Сейчас таких днем с огнем не сыщешь. Есть и дети, и внуки, и сестры. Часть родственников переехала «на историческую родину». Зовут ее туда, в Германию, спрашиваю. Ну а как же, зовут. Но она не хочет и не будет уезжать, «пока не вьгонят». Не хочет «предавать человека, который ей доверился», т.е. второго мужа. У тети Кати все есть: квартира, машина, дача с 6 сотками, где чего только ни растет, пенсия, денег в банке 3 миллиона. Последние несколько лет приторговывала на рынке: то клубникой с огорода, то еще чем. В общем, никакой работы не боится. Соседи завидуют: «У тебя все есть». Кто же им мешает «все иметь»? Мир, по мнению тети Кати, всегда делился и будет делиться впредь на «малоимущих», т.е. бездельников и пьяниц, и тех, кто много трудится («кулаков»). При всем при том на вопрос, за кого собирается голосовать, ответила: «За коммунистов».- «Отчего же?-интересуюсь.-Они вас расстреливали, ссылали, поражали в правах, загоняли в трудармии…».- «А сейчас еще хуже»,-отвечает тетя Катя. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
Да, наломали дров «демократы», если уж такие, как тетя Катя, разочаровались в реформах. Доигрались до того, что сейчас в народных любимцах ходят Зюгановы да Жириновские. Эх, остановить бы поезд, убежать, куда глаза глядят! Только куда уйдешь от своей судьбы?
«Мы едем, едем, едем в далекие края!..»
Впрочем, не все было так уныло и безнадежно. От Барнаула до самой до столицы ехал в соседнем купе четырехлетний мальчишечка: белокурый, веселый, любопытный. «Тебя как звать?»- «Андрей».- «А меня дядя Вова». Так и познакомились. Не выговаривая «р», он тем не менее задорно и басовито пел, вися на поручнях: «Мы едем, едем, едем в далекие края…». Или подолгу жадно вглядывался сквозь вагонные стекла в мелькающее однообразие снежной пустыни, и чудились ему там, наверное, картины, полные сказочного очарования. Андрюшка заглядывал во все купе подряд, радостно сообщая: «Это я!» Я пытался заманить его к себе, но едва он делал шаг через порог, как бдительные папа-мама грозно призывали его домой. Лишь однажды ему удалось заполучить у нас конфету. Помните гениальное блоковское? –
Как мало в этой жизни надо
Нам, детям,- и тебе и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран –
И сразу мир предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!
Жить – хорошо. А в Москве даже и лучше
В Москве я почувствовал себя неожиданно хорошо. Я ожидал всего самого скверного, самых ужасных ощущений, мне рисовался образ города-вампира, чего-то отталкивающе-буржуазного. Этого добра там, конечно, пруд пруди: нищие на каждом шагу, проститутки, металлисты грязные, люди в метро с лицами серыми и унылыми, улицы и магазины, в сравнении с серединой 80-х, полупустые – мало стало «гостей» в столице. Зато на улицах, особенно в районах вокзалов, полно омоновцев с короткоствольными автоматами: шерстят «лиц кавказской, слюшай, национальности», да и не только их. Требуют временной прописки ото всех, кто здесь задержался более чем на сутки. Проезд в метро и стоимость жетона для телефона-автомата стоят полторы «штуки». С непривычки цены эти шокируют, но уже через 2-3 часа к ним привыкаешь и без тени смущения тратишь червонцы. Более того, приходишь к немудреной мысли о том» что и в этом продажном, спесивом и чванливом городе можно себя чувствовать неплохо, если не как у Рубцова: «Стукнул по карману -не звенит», а наоборот…
На московских вещевых рынках жизнь бьет ключом, отсюда «челноки» волокут к вокзалам огромные сумки с товаром, чтобы дома с вьгодой перепродать. Кое-что откровенно огорчило: так, за два дня я не встретил ни одной «норковой кепки». Молодежь, вероятно, в пику нашей барнаульской братве, предпочитает шляпы, вязаные шапочки, либо вообще ходят без головного убора, а вот воспетое «Дубовой Рощей» «счастье над ушами» напрочь игнорируют. Зато, несмотря на холодную погоду, немало молодых людей выглядели прямо-таки изысканно. Последний писк моды – осенние длиннополые пальто и плащи.
Где-то ученые собираются пикетировать правительство, требуя нормального финансирования науки, о чем сообщают популярные здесь ежедневные газеты «Московский комсомолец» и «Вечерняя Москва». В офисах, напичканных новейшей оргтехникой: компьютерами, факсами, роскошными мебелями, бизнесмены делают деньги, ведя расчеты в баксах – мне пришлось побывать в одной из таких фирм, с трудом преодолев для этого двойной кордон охранников. В ГУМе, некогда воспетом Высоцким, я бродил битый час, тщетно пытаясь разыскать ну хоть один закуток, где продавался бы отечественный товар -сплошные Италия, Германия, Франция, Япония… До слез обидно стало! А так в этот промозглый зимний февральский вечер, когда ветер пронизывал насквозь, было покойно и хорошо. Так однажды я почувствовал себя на диких перевалах Горного Алтая, в долине Башкауса, за Кош-Агачем: мы забрались там в такую чудовищную глушь, где на добрую сотню верст не встретишь ни одного живого человека. И здесь, в этом десятимиллионном Вавилоне, я также был абсолютно один: меня никто не знал, не искал и не ждал. И от этого на мгновенье я почувствовал себя счастливым! Но только на мгновение, на один вечер, поскольку на следующий день было много встреч, был семинар «в неформальной обстановке», т.е. с шампанским и тостами, были знакомства с коллегами. А вечером, в гостинице, заседание было продолжено в еще более «неформальной обстановке» и закончилось братанием и обещаниями новых встреч с новыми друзьями.
Нет, путешествовать, право, не грешно. Особенно полезно это, утверждают, для стрельцов, коим и я являюсь по прихоти рождения. Может, в этом все дело.
Владимир Клименко
29 февраля 1996 года
