Это письмо передала редакции сотрудница нашей универовской типографии: «Может, через газету удастся помочь моей знакомой». Не дай Бог никому из вас испытать того, что выпало на долю Ольги Бирюковой, русской беженки из суверенного Таджикистана.
«Здравствуй, Тамара! Пишу, а сама не знаю, вспомнишь пи ты меня. Спустя уже пять пет, как мы с тобой прекратили переписку, я случайно нашла твой адрес. Помнишь Таджикистан, Душанбе, дом отдыха «Явроз»? У меня сохранилась фотография, где мы втроем: я, ты и Ольга с Рубцовска…
Теперь я уже второй год, как живу в Бийске, у старшей дочери. Уехала оттуда насовсем. Продала квартиру за два миллиона – на эти деньги мы смогли только выбраться в Россию и захватить с собой немного вещей. Даже на «трехтонник» денег не хватило – все оставили, раздали по соседям. Продать ничего не смогли: российских денег в республике не было, а национальная валюта была объявлена недействительной.
Моя старшая дочь Наташа живет здесь с 1992 года. Три года мыкались они с мужем в общежитии, а когда получили квартиру, вызвали меня. Вот и начала я жизнь заново, с нуля, было все, а осталась ни с чем: без угла, без средств к существованию. Благо хоть работаю в детском саду, прописали меня в каком-то общежитии без права на место – только для того, чтобы смогла устроиться на работу и российское гражданство получить. К дочери ни в какую не прописали – жилплощадь не позволяет. У них малогабаритная квартирка в старом доме, им как беженцам дали. Третьего Наташка хотела родить, уже на шестом месяце ходила – но случились преждевременные роды, хоть этим Бог миловал. С тремя бы детьми сейчас не выжили, тут с двумято пропасть можно: сама еще не работает (маленькому два годика, а старшей – три), муж на заводе по 3 месяца денег не получает – попробуй проживи.
У меня в садике зарплата маленькая, работаю сторожем, да дочь школьница. По своим специальностям работы нет, везде сокращение. Ладно, хоть такую работу нашла, чем вообще никакой, а безработица страшная.
Оставаться в Душанбе я больше не могла. Таджики совсем озверели. Сначала было терпимо, а потом до того дошло, что даже в магазинах запрещали продавать продукты для русских. Никуда не выйти, школы русские почти все закрыли, начался массовый выезд. Остались только те, кому некуда податься, у кого нет ни близких, ни родственников. А мы все ждали, надеялись, что, может, все нормализуется, будет лучше. И дождались.
В квартиру ворвались боевики (испамцы мы их звали), я была на работе. На глазах у младшей дочки Алены схватили они среднюю мою, Аню, ей уже 16 исполнилось, и хотели увести с собой. Аня подняла крик и боевики, недолго думая, выстрелили в нее в упор. Попали в горло. Алена как могла, спасала сестру: вытирала кровь, закрывала своей ладошкой рану, пока не приехала скорая помощь – соседи вызвали. С работы меня сразу же увезли в больницу – Аня была в сознании, рассказала, как все было, но говорила тихо, шепотом и все жаловалась на сильную боль. Я все просила врачей, чтобы они быстрее начинали операцию, почему-то думала, что рана сквозная -прооперируют и все.
А оказалось, пуля задела позвоночник. Аню спасти не удалось. Три дня она мучалась… Мы с ней только глазами общались. Я чувствовала, как она боялась смерти. Я все уверяла дочь, что еще немного и все пройдет, надо только потерпеть. И она терпела, плакала, но терпела. Сама уже дышать не могла – подключили аппарат. Так и умерла с открытыми глазками, закрыть их боялась. Врачи все поражались ее здоровью. Она ведь у меня была закаленная, никогда не болела. Подружки завидовали ее фигуре, красоте. Вот так и погибла моя дочь в том аду.
Живу теперь на квартире с 12-летней Аленкой – без удобств, без условий, с мужем развелась, приехала уже без него. Старшей дочери помочь ничем не могу, сама бедствую. Внучат жалко – тоже ничего не видят. Скорей бы уж их в ясли, да ей работу какую-нибудь искать, на мужа ее надежды очень мало.
Зато теперь живем в России, стали россиянами. Но считаемся вынужденными переселенцами, нам даже удостоверение дали. Только льгот никаких и прав никаких – одна бумажка. Жить всем вместе тесно, да и с зятем у меня конфликт – не могу спокойно смотреть на его безалаберность. Любит пить, о семье забывает. Хожу к ним, только когда его дома нет.
Простываю часто, не могу к такому климату привыкнуть, тем более сейчас такие морозы… Я так часто вспоминаю то время, когда загорали, отдыхали и ни о чем не думали. А я ведь так любила свой край и гордилась его красотой, природой. А теперь проклинаю.
Будешь в Бийске – заезжай. Могу дать на всякий случай рабочий телефон: 23-41-21. Ну, досвидания. Извини за почерк. Пиши.
Оля
