Насущный хлеб
Всё, что приобретается
счастьем, — ложно.
Да, возможно —
мне мурлыкают голуби
на площади.
Мой насущный хлеб
Стал ненужным.
У меня краски вытекают
из глаз несолёные.
Растереть осторожно:
пожалуй, мы все огурцы засолили.
— Манюня, сходи к тёте Лиле,
возьми сахарку.
— Не пойду!
Отберёт и мой мячик из ситца.
И только бы сердце
сжималось так сложно
в путях оригами,
только бы вечно
томилось в потёмках печей.
Я поставлю за это десятки свечей,
что удастся слепить из ненужного воска.
Загвоздка.
Гвоздики нести ещё рано.
На гвоздиках кто-то упрямый
распял неразимое.
Смерть отрицали всю жизнь
и на земле разгорячённой
поняли, что отрицали: всю жизнь.
Всё, что приобретается
словом — сложно.
Да, возможно —
перекрикивает один комар другого.
Мой насущный хлеб
естся дольше
в полумраке сердечных печей.
И только бы сердце
сжималось как должно
в полумраке вощёных свечей.
Анна Загоруйко
***
Звезду я именем спешу твоим назвать…
Звезду я именем спешу твоим назвать,
Чтоб каждый раз, смотря на небо, вспоминать,
Что где-то там,
в затерянных лугах,
В блистающих колосьями полях
Горит и светится звезда
Мне столь любимая одна.
Вставай, звезда, ты тихо над Землей,
Сверкай, покуда мир еще зарей
Свой лик спросонья не умыл
И светом утра не залил
Все те места, где ты всходила,
Где все покоем напоила.
И вечерами я одной тобой живу.
Поверь, с томленьем ту минуту жду,
Когда на небе встанет серп Луны,
Неся с собой кому-то сны,
Когда на покрывале ночи вновь проснется
Звезда, что именем твоим зовется.
Матвей Спесивцев
***
Кто зажёг звёзды на тёмном небе?
Возможно, фонарщик выпивший
Заметил лампы одинокие, пустые
И дунув в них, спиртом очистил
Резервуары водородного стекла.
Взял спички, чиркнул кратко
И по стенкам чистым потекла
Водорода свет, ярко-ярко.
И шарики лучистые наполнили
Теплом прохладные океаны.
А фонарщик пьяный снова выпил,
Остаток вылил в новые шары.
Георгий Шевцов
Топ-топ
Топ-топ!
Среди троп
Косолапый к тем идет,
Кого осуждать народ
Будет за мейкап и топ.
Хлоп-хлоп!
В стиле поп
Шлягер слушает народ,
Среди них и тот живет,
Кто себе оставит топ.
Топ-топ!
Среди троп
Косолапый вновь идет
К тем, кого его народ
С радостью и сам сожрет
За лицо и (топ!)
За каблук и (топ!)
За настрой и топ.
Екатерина Окул
***
я сама себе цепи
и тюремная камера,
жидким металлом заливаюсь на поручнях,
фрагментарная статуя человеческих почестей,
закрываю глаза от лиц чудовищных.
да в бездну,
с грохотом бьюсь о новости,
мол, эра успешности
и отчуждённости.
мне за даром не надо монет и лёгкости,
что скинет с меня обет непокорности.
в объятья бы слабости, запустить пальцы в волосы.
прошепчи сто причин быть твоей гордостью.
я сгорблюсь до мха у дорог титулованных,
спрячусь под корни дубов опалённых.
и буду кричать, искажаясь как полосы
на телевизоре в комнате с прорезью.
тьма пригласила и я приготовилась,
записка,
нельзя спасти тех, кто сам канул в пропасть.
Маргарита Кирясова
***
сплёвываю — поэзия!
выныриваю из кресла,
и покрываются плесенью
бабушки у подъезда.
лермонтовское месиво
тонет под паутиной.
сглатываю — поэзия!
боже мой, как противно.
кран выдаёт симфонию,
плачет в ведро смеситель.
я умоляю, кто-нибудь
как-нибудь да спасите.
кто-то встаёт под колокол,
кто-то в толпу за пивом.
я извергаюсь ворохом
недопрожитых рифм.
и ни черта не весело,
месяцев колесница…
вздрагиваю — поэзия!
не с кем ей поделиться,
некому это высказать,
и оно рвётся в воздух,
пережевав, как исповедь,
девочек на погостах,
перегорев по цельсию,
переболев по Ницше…
смахиваю — поэзия
из-под ресниц поникших.
Ника Столповская
Август
Исчезнуть без записок
с объяснением причин.
Уйти в закат. Купить билет на поезд в никуда.
Свободным стать подобно ветру, что в ушах кричит.
Ветрам не страшен ни один пропущенный удар.
Носить по городу духов дешёвых аромат,
У берега касаться грации лазурных волн…
И каждый закоулок помнить, а себя не знать
В боязни вновь почувствовать, что до сих пор влюблён.
Срывать листовки с остановок. Тучами гнать пыль –
Не опознают, штраф
не выпишут и промолчат.
Никто тебя и не запомнит, чтобы позабыть,
Но ты наказ впитывать как выглядит причал,
Хранить в себе маршруты, звёзды с неба и любовь,
Какую наблюдать пришлось в очередном нигде.
А те, кто знал тебя давно, сложили в тёмный гроб,
Ведь, если и вернёшься, то уже совсем не тем.
Ты помнишь, что от них не убегал. Не уходил.
А прежде сам за всеми гнался. Даже весело…
Ты стал холодным, осознав, что был всегда один.
Но был когда-то шёлковым, был тихой нежностью.
Ирина Грищенко
Авторская пунктуация сохранена.
