Затаив дыхание, подхожу к галерее АлтГУ Universum. Вместо тишины буднего дня – настоящий Вавилон: фойе запружено людьми, на полу раскиданы пустые пакеты, повсюду девушки с цветными волосами. Готовится очередная выставка в галерее, я как раз застала перенос картин. Иду. Стараюсь не заглядеться на яркие работы, ощущение, что иду по летнему цветущему саду. А мне сейчас нужна только одна художница!
И вот нахожу глазами цветок, ради которого я здесь. Наталья Гречнева похожа на красную вербену: она в красном пиджаке, ведь у ее студентов сегодня важный день – предзащита дипломных работ. Она носится с первого этажа на второй, чтобы никто не остался без внимания – ни одна композиция, ни один гость. Спрашиваю: «И всегда у вас так, Наталья Владиславовна?» Мы идем по большой белой лестнице с панорамными окнами, и я невольно вспоминаю, что вербены очень любят свет. Художница улыбается, отвечая словами Чуковского: «И такая дребедень целый день: динь-ди-лень…».
Студенты Натальи Гречневой, как известно, очень талантливые: вы наверняка видели афиши их выставок, а может, даже бывали на них. «Я радуюсь, когда вижу, что ребята успевают работать по специальности, не только учиться. Во-первых, они оттачивают мастерство, а во-вторых, начинают набирать уже собственную клиентскую базу. Начинаешь видеть, как частичка меня самой продолжается в их творчестве! Чаще всего студент, выходя из творческой мастерской, продолжает те традиции, что ему заложил учитель. И это не копирование, это такое… присутствие, причем неуловимое. Допустим, учитель работал в жанре пейзажа, а ученик пишет портреты, но их общий подход к работе все равно ощущается. Если учитель научил писать маленькие портреты быстро, без детальной проработки, то и ученики привыкнут, будут делать именно так, а не каждую ресничку вырисовывать», – размышляет Наталья Гречнева. Когда она говорит о своих студентах, глаза ее как-то особенно загораются, она будто бы меняется в лице и так мягко улыбается. Как будто бы все они: и маленькие дети из школы, и студенты вуза, и выпускники – стоят за ее спиной.
Сама Наталья Владиславовна с отличием окончила барнаульскую художественную школу № 1, где преподавала до перехода на кафедру искусств в АлтГУ. Она выпускница легендарного художественного училища в Новоалтайске, занималась в мастерской таких мэтров алтайского искусства, как Борис Георгиевич Босько и Владимир Федорович Добровольский. Училище для нее стало настоящей закалкой, проверкой на прочность, словно сама жизнь вопрошает: «А справишься ли ты? А сможешь рассказать им обо мне?» Все-таки художник, считает Наталья Владиславовна, видит то, что не видят другие. Она вспоминает: «Порой я бегала вокруг училища и плакала, потому что какая-то работа у меня не получалась. Перед просмотрами мы ночами не спали. Днем шли на учебу, а вечером возвращались и продолжали заниматься набросками. Только вот домой уехать уже не получалось: последняя электричка уходила в шесть-двадцать, и мы оставались на ночь».
В училище будущая художница пришла, как ни странно, не из любви к живописи (хотя и ее было много): все дело оказалось в книжках. Еще девочкой она попала в барнаульскую библиотеку имени Надежды Крупской, где сразу же заприметила одну маленькую полочку. На ней выставляли редкостные книги, которые рассказывали о великих художниках. Юная Наталья перечитала их все, некоторые даже на второй раз – так захватывали ее истории о живописцах. Но и во взрослом возрасте Наталья Владиславовна не утратила уникальный в наше время дар: искренне восхищаться тем, что созерцаешь. Так, год назад она открыла для себя в залах Новой Третьяковки творчество Гелия Коржева, художника «сурового стиля». «Когда увидела его картины, я по-настоящему остолбенела», – и я тоже вижу, как она с восторгом вспомнила о них, устремив взгляд вдаль.
Оглядываясь на холсты ушедших дней, Наталья Гречнева благодарит свою бабушку Антонину Кирилловну, что разглядела в ней тягу к искусству и привела в художественную школу № 1. Там-то она впервые и встретилась с Иваном Ивановичем Самозванцевым, чьи занятия до сих пор вызывают трепет.
– Он каждый урок вел как спектакль. Закрывал двери, чтобы больше никто из взрослых и преподавателей не заходил, и начиналось… Он объяснял, как компоновать, создавать композицию. Помню, рисовали мы натюрморт с самоваром. И вот Иван Иванович говорит: «Если вы его слишком крупно нарисуете, он будет, как большая собака в маленькой будке». И он изображал эту собаку в будке, ежился, как будто ему тесно, – рассказывает Наталья Гречнева.
Я представила эту сцену и улыбнулась, вспомнив собственные уроки ИЗО: линии, которые не сходились или сходились там, где не надо, яблоки, которые отчего-то не дышат, бесцветный взгляд учителя и резкий мазок в виде тройки. С тех пор я не рисую. Но картины могу, кажется, часами разглядывать. Будто что-то детское еще бьется во мне и пытается понять, а как на самом деле было нужно рисовать. У Натальи Владиславовны звонит телефон, она торопливо отвечает и оставляет меня на две минуты в закулисье галереи. За сценой есть небольшая комнатка, где в рядочек выстроились самые разные портреты и пейзажи – работы студентов. Возле подиума овальное зеркало. Мне кажется, именно в такое смотрела королева из «Белоснежки», спрашивая: «Кто прекрасней всех на свете?». Я смотрю на себя в зеркале и понимаю, что во мне тоже что-то есть.
Спрашиваю у вернувшейся художницы:
– Наталья Владиславовна, а кто вообще решил, что одно мы называем искусством, а другое – нет?
– Искусство тем и прекрасно, что каждый находит свое. Эта многогранность – лучшее, что есть. Нельзя говорить, что квадрат Малевича или какая-то другая абстракция – это не искусство. Это великое искусство. Так же, как и реализм, работы передвижников. – Она на секунду замолкает, ее взгляд плывет в другой край комнаты, а затем продолжает: – Вот, смотрите, прекрасный дворик на той картине. А рядом, посмотрите, работы Екатерины Витвиновой, она пишет совершенно в другом стиле. Вспомните наскальную живопись в пещерах Альтамира и Ласко – это настоящие древние шедевры, и никто не сомневается, что это искусство. Есть две версии, для чего людям понадобилось рисовать животных на потолке пещеры. Первая: с ритуальными целями, с верой, что это принесет хорошую охоту. Но я больше склоняюсь ко второй: человек просто не мог по-другому. Он стремился к творчеству, которое изначально заложено в нас. Одаренным человек был всегда. Пусть мы наблюдаем прогресс в технике, у нас теперь телефоны не кнопочные, а сенсорные, позже еще какие-нибудь появятся. Только в искусстве нет такого прогресса. Мы не можем сказать, что Рембрандт писал хуже, чем, например, Репин. Не можем сравнить Босха и Врубеля. Или Микеланджело со своими скульптурами. Кто может сейчас, в XXI веке, сделать что-то подобное?
Человек остается, меняется только мир вокруг.
Tempora mutantur, sed non mutamur in illis. И я, кажется, начала понимать. Художник, помимо того, чтобы найти свой стиль и тему, стремится увидеть – все. Увидеть как можно больше, как будто даже в темноте! На его полотнах оживает Древняя Эллада, и вот я, словно Пушкин, слышу ее умолкнувший голос, стоя напротив изображенного античного храма. Высшая степень мастерства, объяснила мне Наталья Владиславовна, достигается в диалоге между художником и зрителем. Быть художником – значит иметь в своей душе такие краски, которые могут выразить всю глубину чувств, рассказать о том, что не произносится вслух. «Так художник передает свои чувства в цвете, вот в этих линиях. В них ощущается либо переживание, либо умиротворение, либо гармония или, наоборот, хаос. Каждый находит что-то свое. То, что нужно именно ему», – подмечает моя собеседница.
Говорят, художники предчувствуют будущее. Не предсказывают. То, что мы видим в статике, – для них разворачивается в динамике. Возможно, поэтому беготня, которую я увидела на первом этаже, для Натальи Владиславовны так привычна. У художницы снова звонит телефон, на первом этаже ее ждут новые картины, и мы – расходимся. Уходя, думаю: «Если художники правда предвосхищают будущее, то нас ждет что-то действительно светлое. Пусть добрые глаза Натальи Гречневой не ошибаются».
Акцент
Только в искусстве нет такого прогресса. Мы не можем сказать, что Рембрандт писал хуже, чем, например, Репин. Не можем сравнить Босха и Врубеля. Или Микеланджело со своими скульптурами. Кто может сейчас, в XXI веке, сделать что-то подобное? Человек остается, меняется только мир вокруг.
Анна ЗАГОРУЙКО
Фото Дмитрия ГЕРАЙКИНА
