Вера Анатольевна Пищальникова… Кто она? Филолог или юрист, мать, ученый или преподаватель? Чем живет, во что верит, с каким настроением просыпается? Личная жизнь преподавателей должна быть тайной, удивительным мифом, который обрастает все новыми подробностями в студенческой среде. Она не слагает о себе мифов, предоставляя это дело другим. Она просто живет, но живет “на разрыв аорты”, чтобы обязательно успеть, понять, разобраться. Трудно? Да, нелегко.
Звания и степени? Их много. Доктор филологических наук, профессор кафедры общего и исторического языкознания, основатель научной школы лингвосинергетики, создатель школы психопоэтики, глава совета по защитам докторских диссертаций, член-корреспондент Академии наук высшей школы, Заслуженный работник высшей школы РФ (после перечисления мне захотелось встать).
Повод к этому интервью – юбилей, помноженный на желание узнать об этой незаурядной женщине как можно больше. Интервью с ней и о ней. О ней будут говорить аспиранты, в том числе и бывшие, которые, трепеща перед шефом, согласились интервьюироваться только инкогнито.
– Вера Анатольевна, прошел юбилей, а на сколько лет вы себя чувствуете?
– Я уже лет пять последних всем говорила, когда спрашивали о возрасте: мне 50. А на самом деле мне всегда было не важно, сколько мне лет. О приближении этого “юбилея” заставляли помнить окружающие. Возраст, говорят, умом понимается, когда массово придут болезни. А пока мы все бежим, бежим…
– А когда придется остановиться? (вопрос срывается с языка прежде, чем я понимаю, КОМУ его задаю, но реакция неожиданная – Пищальникова начинает улыбаться)
– Нет, не придется. Могу точно сказать, что я не доживу до “отдыха”. Просто потому, что пока есть силы и есть возможность, буду работать, буду заниматься наукой. Другое дело – преподавание… Но и тут финала не боюсь.
– Но Вы верите в Бога?
Я не религиозна. Бессмысленно повторять уже выполненные кем-то обряды: тебе они не помогут и не облегчат жизнь. А самообман не по мне. Но верю в высший разум и … в людей.
– Что же для Вас жизнь, судьба?
– Жизнь – это просто интересная штука. А судьба… это когда не противоречишь себе. Делаешь то, к чему душа лежит, что хочется. В судьбу верю; думаю, я ей следую. (Аспирант S: А самое парадоксальное – Вера Анатольевна и нас в орбиту своей судьбы втягивает. Раз придя в семинар к Вере Анатольевне, из него уже не уйдешь).
– Вы всегда правы?
– Бог с вами, очень часто бываю не права. Часто сомневаюсь в научной состоятельности своей концепции, хотя с годами все труднее воспринимать чужую точку зрения. Бываю не права и в человеческих отношениях. Одно могу сказать: не права бываю, но намеренно не обижаю. Впрочем, люди ведь сами часто обижаются. Но считаю, что нет и не должно быть страха в признании своих грехов и ошибок. Хотя не верю в то, что можно “замолить грех” (то есть если ты кого-то убил, а потом построил церковь, тебе все простят). Простить должен именно тот, кого обидели. Никогда не надо стыдиться, если просишь прощенья. Но нужно искренне это делать. Извинение “ради галочки”, а не от души – это еще больший
грех. К сожалению, частый.
– А что бы Вы не смогли простить?
– Только предательства. Предательства человека и дела. И не прощаю. Потому слыву жесткой. Знаю это сама, да и окружающие просвещают. Может быть, и тут не права…
– Какие качества в людях цените?
– Талант. И целеустремленность. С талантливыми людьми трудно и интересно работать.
(Аспирант N: Мы сначала думали, что у Веры Анатольевны это прием такой: бурно радоваться “открытиям” аспирантов, хотя чаще сами аспиранты не понимали, в чем суть их открытия. А теперь знаем: она просто больше нас видит в том, что мы делаем, и чуть раньше открывает то, что я, аспирант, открою для себя завтра. И “объем” открытия не важен, важно, что мы приобщаемся к единому интеллектуальному пространству…)
– Один из героев Виктории Токаревой сказал, что если бы была возможность откладывать свободное время, то он накопил бы много-много и потом использовал с пользой. Как с этим?
– Свободного времени практически нет, отдыхать, к сожаленью, мы не умеем. Вот видите папка (на столе в папке увесистая кипа бумаг), это нужно за сегодня вычитать. Не просто пробежать глазами, а именно понять смысл. Все время распланировано на пару месяцев вперед. И все равно его мало! Мне бывает жаль времени, потраченного на приготовление пищи, на сон, на зарабатывание денег, а на общение с людьми по поводу наших вечных лингвистических вопросов – нет, не жалко.
– Общение – это работа или действительно общение?
– Общение – это событие. Каждая лекция, занятие, семинар – это событие. Мне могут не поверить, но я говорю правду: перед входом в аудиторию у меня каждый раз трясутся руки. Моя мама, хотя она и не педагог, однажды сказала: “Как только перестанешь волноваться – бросай работу”. Это правильно. Я не понимаю тех, кто не испытывает волнения перед занятием, для кого это “просто работа”. Нужно, чтобы человек без потребности приобрести и передать знание
жить не мог.
– То есть этим нужно жить?
– О себе могу сказать – да. Я этим живу, мне это интересно. Есть у меня два принципа: первый – приходить на семинар так, чтобы руки дрожали, от предвкушения нового, второй – уходить так, чтобы голова заболела от хорошего мозгового штурма. (Аспирант G: Вы на аспирантское объединение загляните. Во-первых, там, помимо аспирантов, – докторанты и доктора, студенты – старшекурсники БГПУ и наши, те, кто давным-давно и недавно кандидаты наук. И заражаются. Аспирант R: Вера Анатольевна нас … уважает. Но, конечно, жесткая бывает: “Мне дела нет до того, что Вы спите 4 часа. Не успеваете, спите 3”.)
– Вам когда-нибудь хотелось сменить филологию на что-нибудь другое?
– Да я ее уже несколько раз сменила! Сначала традиционная филология, потом психолингвистика, а сейчас вот лингвосинергетика. В рамках психолингвистики нами разрабатывалась проблема картины мира в разных ее аспектах, вопросы соотнесения в тексте вербального и невербального, актуальные вопросы обыденного сознания, создавались практические методики определения автора анонимного текста. Но идет время, меняется научный объект, а это требует новых методов его исследования. Поэтому сейчас в рамках Барнаульской школы психолингвистики осуществляются попытки создания новой лингвосинергетической методологии, которая призвана исследовать язык как саморганизующуюся систему.
– У Вас много учеников (под руководством В.А. Пищальниковой защитились 17 кандидатов и 2 доктора наук), расскажите о них.
– Аспирантов у меня много, и с ними не соскучишься! Они всегда такие идеи дают, которые интересно развивать. Они, не стесняясь, задают вопросы, т.к. моя главная формула такая: “Не верьте ни одному моему слову”. Аспиранты, конечно, понимают условность такого заявления, но когда я что-нибудь им говорю, они стараются выстраивать свою систему аргументов, и это главное. Очень много нового рождается на занятиях с аспирантами. Причем это не
разговоры, не посиделки, а работа. Я совершенно счастлива, что у меня есть такие ученики, как, например, Александр Геннадьевич Сонин, который пришел к нам три года назад и сказал только одну фразу: “Я ничего не знаю”. Он за год сделал диссертацию и поднялся на такой уровень, на который многие и за 10 лет не поднимаются. Сейчас он докторант одного из французских университетов. Руководство его диссертацией я осуществляю совместно с Мишель Вайль. Блестящего ума человек и Алена Васильевна Кинцель, глубокий и думающий человек Светлана Васильевна Федотова и многие другие.
– Вера Анатольевна, Ваша дочь окончила магистратуру по психологии и литературоведению в Едином Европейском университете в Будапеште, а чем сейчас занимается?
– Сейчас она здесь, в Барнауле, преподает английский язык, учится заочно на юридическом факультете. Она очень хорошо знает современное европейское литературоведение, так, как никто не знает в Барнауле, потому что им не занимаются. Магистерскую диссертацию писала по сравнительному анализу образных систем отца и сына Тарковских: сопоставляла образность в стихах Арсения Тарковского с образностью фильмов Андрея Тарковского. Получилось интересно.
– Она идет по Вашим стопам?
Нет. У нее свои “стопы”. Она больше философ, чем лингвист, и в философии разбирается лучше, чем я. Кстати, идея лингвосинергетического подхода воспринята мною от нее. Ирина присылала мне из Будапешта по электронной почте некоторые свои статьи, и в одной из них я обратила внимание на фразу “Значение всегда где-то рядом”. Это было очень точно и очень тонко! Потому, что мы действительно всегда пытаемся “поймать” значение, а оно всегда ускользает. Эта фраза совершила во мне переворот, мне многое и быстро удалось понять. Да и дочь в 1999 г. защитила кандидатскую диссертацию, кстати, оцененную очень высоко, по лингвосинергетике. Ирина талантливее меня, способнее. Но ей всего 24, и она просто физически не успела всего, что нужно, прочитать. Но потенциал у нее больше.
– Дочь училась за границей, а Вам хотелось покинуть Россию?
– Не то чтобы хотелось, а … выталкивало. Были приглашения. Но есть такой человек в моей жизни Федор Михайлович Березин – мой учитель. Он сказал: “Если Вы это сделаете, считайте, что у Вас никогда не было учителя Березина. Вы – русский профессор и должны здесь дело делать, коли Бог так распорядился”. Я поняла, что если уеду, то потеряю все: свои корни, учителей. После слов Федора Михайловича я сказала себе: “Все. Хватит. Я живу здесь”.
– Ну, а уехать из провинции?
– Если бы Вы знали, какой популярностью пользуются наши научные публикации в России, и особенно в Москве, Вы бы никогда не сказали о нас “провинция”. Мы ставим и решаем труднейшие методологические задачи, за которые в “центре” не часто берутся (по причинам общеизвестным, повторять скучно). Наши книги расходятся мгновенно. И даже то, что на XIII Международном симпозиуме в Москве было решено первый том трудов по психолингвистике печатать в Барнауле, говорит о многом. Впрочем, выяснять, кто центр, кто провинция – воздух сотрясать. Работать надо. (Доктор A: Едва ли аспиранты Веры Анатольевны до конца понимают, с ученым какого масштаба свела их жизнь. Концепция психопоэтики Веры Анатольевны в настоящее время признана ведущими психолингвистами страны. В последние десять лет ее идеи завоевали большое количество сторонников, которые подчеркивают огромную методологическую значимость теории Веры Анатольевны. Некоторые аспирантки позволяют себе капризно надувать губы: “А я не понимаю”. И еще долго не поймут. Потому что, например, когнитивная теория значения, которую совсем недавно доложила нам Вера Анатольевна, – это теория будущего, вобравшая в себя достижения прошлого).
– Вы нужны АГУ или АГУ нужен Вам?
– Ну, на первую часть вопроса пусть отвечает АГУ. А вторая часть… Мне кажется, я сейчас готова многое изменить в процессе преподавания, особенно в подготовке аспирантов. Нужно менять устоявшуюся практику “разжевывания” проблем на лекциях, нужно даже в наших трудных условиях больше заставлять работать самого студента, требовать большей самостоятельности и творческой активности аспиранта. В противном случае они безнадежно не будут успевать за временем. Филолог может все, справимся и с этим.
* * *
И так у Веры Анатольевны во всем. Если хочешь, то сможешь все, ограничений нет. Она не верит ни в какие концы ни на том, ни на этом свете. Кажется, она будет вечной, как наука, которой занимается, как небо, на которое смотрит…
Мария Гурьева
