Гость этого номера – гонконговед Георгий Зурабович Папашвили, доцент кафедры всеобщей истории и международных отношений АлтГУ. Под конец этого года он защитил кандидатскую диссертацию «Эволюция политической системы Гонконга в 1842–2021 гг.» и стал, соответственно, кандидатом исторических наук. Поздравляем и узнаем все самое интересное о «стране внутри страны».
– Георгий Зурабович, давайте начнем с такого вопроса: что Гонконг значит для Китая?
– Гонконг был и остается территорией колоссального экономического значения. Из бывшей торговой базы он давно превратился в мировой финансовый центр, через который проходит большой объем иностранного капитала. Гонконг в значительной степени обеспечивает экономическое доминирование Китая, поддерживая его лидирующие позиции в мировой экономике (по сравнению с США). По этой причине Китай просто не может отказаться от Гонконга, поступиться чем-либо в его отношении. Решительная политика по интеграции Гонконга в единое китайское пространство, направленная на возрождение единой китайской нации, – стратегическая задача руководства КНР. Ничто не остановит эту политику: рано или поздно Гонконг станет полноценной частью Китайской Народной Республики без каких-либо особых статусов. На данный момент такая тенденция прослеживается практически без альтернативы.
– В вашей диссертационной работе «Эволюция политической системы Гонконга в 1842–2021 гг.» вы охватили почти два века гонконгской истории…
– Я осознал это лишь после того, как работа уже была написана. Когда научный руководитель предложил мне эту тему, я просто не представлял, сколько усилий потребуется для проведения такого исследования. Действительно, охват 180 с лишним лет – огромнейший период, и работа с такой временной рамкой может носить лишь условно-обзорный характер. Эксперты на предзащитах справедливо отмечали, что работе не хватает глубины, и это ее недостаток. Однако в то же время широкий охват – преимущество. При такой формулировке темы невозможно избежать столь длительного периода, поскольку цель – исследовать целостный процесс эволюции политической системы Гонконга. Если, например, исключить XXI век, то логика повествования ломается и непонятно, к каким выводам приходить. Актуальность работы строится на современных событиях, которые начались уже после передачи Гонконга КНР в 1997 году, особенно на фоне массовых протестов и волнений в гонконгском обществе, которые мы могли наблюдать в новостях.
– Какие источники анализировали?
– Эмпирическая база исследования обширна – всего в библиографическом списке более 400 наименований на английском, китайском и русском языках. Это прежде всего массив нормативно-правовых актов: от Нанкинского договора 1842 года и колониальных постановлений Британской империи до Основного закона Гонконга и современных решений ВСНП КНР. Во-вторых, это делопроизводственная документация британского парламента и отчеты губернаторов, которые я изучал, чтобы понять логику колониального управления. И, конечно, мемуары политиков – как британских (вроде губернатора Грэнтэма), так и китайских, которые позволяют увидеть эти события «изнутри». Кроме того, принципиальное значение для формирования структуры исследования имеют материалы прессы Великобритании и ее доминионов, а также «третьих» стран (США и др.), позволивших получить взгляд, не заключенный в рамки двустороннего противостояния Великобритании и КНР. Такой объем источников был необходим, чтобы реконструировать эволюцию системы объективно, а не через призму чьей-либо пропаганды.
– Чем вас так заинтересовал Гонконг и чем он отличается от всего Китая?
– Прежде всего, история Гонконга кардинально отличается от истории материкового Китая. Причина проста: в 1842 году Гонконг перешел под юрисдикцию Британской империи, и с этого момента его развитие определялось этим фактором. Британцы управляли этой территорией по своим правилам, что привело к совершенно иному становлению правовой, административной, политической и, конечно же, культурной системы по сравнению с тем, что было до перехода. Ведь до Британии Гонконг просто окраина, во многом неосвоенная китайская земля, где жило очень мало людей и которая ничем особенным не выделялась. Сейчас с политической точки зрения Гонконг – специальный административный район Китая. Он имеет такой статус, по крайней мере формально, поскольку все больше углубляется тенденция его превращения в очередную провинцию КНР, что и случится, быть может, уже в скором времени. Эта автономия, которая была изначально заявлена и сохранение которой было условием китайско-британской декларации 1984 года о передаче Гонконга обратно под юрисдикцию КНР, начала терять свою силу. Согласно этой декларации в 1997 году Гонконг вернулся Китаю, но уже в особом статусе. Однако сейчас этот статус, как я уже упомянул, начинает ослабевать. Существует мнение, что обещанная до 2047 года автономия не продержится и Гонконг по факту станет полноценной территорией КНР гораздо раньше.
– Как исторически складывались отношения между Китаем и Великобританией по поводу Гонконга?
– В XX веке они были сложными, особенно в период, когда стали активно обсуждать вопросы его возвращения под юрисдикцию Китая. Несмотря на заявления отдельных политических деятелей, китайская элита, в частности Мао Цзэдун, придерживалась философии «терпения и выжидания», она не сомневалась, что Гонконг вернется «в свое время». Этот подход заключался в ожидании подходящего момента для твердого выдвижения своей позиции, которая всегда основывалась на том, что договоры, по которым Гонконг и связанные с ним территории перешли под контроль Британской империи, – несправедливы.
Важно отметить, что различные части Гонконга – остров Гонконг, полуостров Коулун и Новые Территории – переданы Британии в разное время и на разных условиях. Только Новые Территории были арендованы на 99 лет, и именно истечение этого срока в 1997 году стало ключевым моментом. Однако в конечном итоге решили: все территории, составляющие современный Гонконг, должны быть возвращены Китаю, что является нюансом, неочевидным без тщательного изучения истории.
Великобритания, безусловно, заинтересована в сохранении своего управления и колониального статуса Гонконга. Демократические преобразования, инициированные британской администрацией, не были продиктованы исключительно альтруистическими соображениями – они были, скорее, вынужденной мерой. Гонконгское общество не было статичным. Исторически огромные потоки китайцев с материка мигрировали в Гонконг, и к 1950-м годам там проживало множество беженцев, которые сами себя считали таковыми. В этой среде особой, единой, гонконгской идентичности долгое время не наблюдалось, хотя частично она, возможно, уже формировалась. Этот аспект идентичности был сложным, но критически важным для понимания эволюции политической системы региона.
С течением времени глобальный баланс сил менялся. Великобритания, некогда могущественная империя, утратила свое влияние в результате деколонизации 1950-х – 1960-х годов. Несмотря на попытки Маргарет Тэтчер отстаивать имперские позиции по, скажем так, привычке и инерции, в конце концов Британии пришлось уступить требованиям китайских руководителей. Это привело к подписанию Объединенной китайско-британской декларации в 1984 году.
Однако даже после этого Великобритания не могла просто так отпустить ситуацию. Желая избежать мягкого, плавного перехода Гонконга под китайскую юрисдикцию, Лондон инициировал ускоренные демократические преобразования. Как показывают исследования, эти изменения не первоочередная потребность гонконгского общества, которое прежде всего ценило экономическое благосостояние: возможность работать, достойно зарабатывать и вообще жить. Борьба за политические права интересовала гонконгцев в меньшей степени. Тем не менее события развивались именно так, и мы имеем то, что имеем.
– Почему мы сейчас дружим с Китаем?
– Это, так скажем, переходный период, когда Россия была вынуждена совершить разворот на Восток. Как отмечал президент, западные страны, включая Евросоюз и США, фактически подтолкнули нас к этому, сами того не желая. Владимир Владимирович неоднократно подчеркивал, что годами Россия стремилась к сотрудничеству, миру и благополучию, но Запад не проявлял такого же стремления к сближению, напротив, демонстрировал противодействие мирным инициативам России. Факт остается фактом: полноценного сотрудничества с Западом не получилось. Примером успешного развития стали отношения с Китаем – торгово-экономическое сотрудничество ускорилось. Если семь-восемь лет назад Россия занимала двенадцатое место среди торговых партнеров Китая, то сейчас речь идет уже о четвертом или шестом месте. Заметный прогресс за столь короткий срок. Однако простым гражданам эти успехи малозаметны. При покупке товаров, особенно техники, мы сталкиваемся с возросшими ограничениями и налогами.
Это невольно вызывает вопрос: где же плоды этого сотрудничества? Оно развивается на межгосударственном, глобальном уровне, но что оно дает гражданам обеих стран?
– А именно с Гонконгом какие у нас дипломатические отношения?
– Говоря об этом, важно быть точным в формулировках. Дипломатические отношения выстраиваются между суверенными государствами – Россией и Китаем в данном случае, а с Гонконгом у нас отношения субнациональные – экономика, культура. Когда речь идет о политическом взаимодействии, «дружеские отношения» означают партнерские, а партнерство по определению имеет прагматическое основание и может быть более или менее долгосрочным, что ограничивает его надежность.
– Тогда что значит российско-китайская дружба для нас, простых граждан?
– То, что мы наблюдаем сегодня, – это, безусловно, демонстрация дружеских отношений между нашими президентами, Китаем и Россией. Сотрудничество, казалось бы, идет, но мы – обычные граждане, а не политические деятели или представители высших экономических кругов – действительно хотим понимать, во что это выльется для нас лично. Здесь важно помнить: несмотря на любые благоприятные условия для углубления сотрудничества, всегда необходимо учитывать риски, не строить иллюзий о безоблачном будущем, где дипломатию ничто не может разрушить. «Дружба» и «стратегическое партнерство» – прежде всего политическая риторика. Политика не оперирует такими понятиями, как «по-человечески» или «справедливо». Политическое развитие не всегда означает человеческое, и, напротив, в какой-то момент, возможно, даже незаметно для всех, эта дружба может обернуться чем-то противоположным. Всегда нужно помнить, что у каждой страны прежде всего свои интересы. Для простого гражданина поворот на Восток перестал быть абстракцией из новостей. Мы видим это каждый день на улицах и в магазинах. Однако снова важно уточнить понятия. Когда мы переходим на уровень рядовых граждан, то обращаемся к личному восприятию каждым из нас политического статуса стратегического партнерства между Россией и Китаем, которое интерпретируется как «дружба». Представляется, что в конечном счете ожидания сводятся к двум основаниям – прагматическому (экономическая выгода и материальное удобство от «дружбы») и чувственному (ощущение цивилизационной близости, человеческая симпатия), вне политического контекста. Прагматика – это то, что мы видим каждый день: китайские автомобили на дорогах, смартфоны в руках студентов, возможность поехать в Китай без визы на две недели (а теперь – на целых четыре!). Эмоциональная же сторона – это интерес к культуре и понимание, что в сложной геополитической ситуации мы стоим плечом к плечу. В действительности, эти основания переплетаются. Все же, отвечая прямо на ваш вопрос, считаю, что людям скорее хочется использовать продукт, а не только слушать рассказы о том, каким он может быть.
– В чем культурологическая уникальность Гонконга?
– Здесь возникает вопрос: а что может заинтересовать, например, российского туриста в Гонконге? Ответ кроется в уникальности его истории и культуры. Долгое время я пытался сформулировать, в чем именно заключается эта уникальность, и каждый раз приходил к выводу, что однозначного ответа нет. Это комплексное явление, основанное на исторической обусловленности: наложении традиционной китайской и британской культур, которое породило нечто совершенно иное. Это повлияло не только на самих гонконгцев, но и на все аспекты жизни города, например архитектуру. Сейчас, конечно, в Гонконге очень мало места, поэтому там активно строят высокие здания. Однако небоскребы уже мало кого удивляют, особенно если сравнивать их с аналогичными сооружениями в других мегаполисах мира, включая Москву. К сожалению, скорость строительства иногда сказывается на безопасности, как показывают недавние инциденты. Вряд ли такая архитектура станет главной приманкой для туриста. Но при этом Гонконг располагает рядом достопримечательностей. Даже в период пандемии власти смогли найти способы стимулировать внутренний туризм и оставаться на плаву. В этом аспекте Гонконг достиг большего успеха, чем, например, Макао или Тайвань. Макао, в частности, сильно пострадал из-за своей зависимости от игорного бизнеса. С прекращением притока иностранных туристов и введением запрета со стороны центральных властей КНР на посещение Макао для тех, кто хочет сохранить доступ на материк, экономика региона столкнулась с серьезными трудностями.
Благодарность
Мой научный руководитель – Олег Юрьевич Курныкин, к. и. н., доцент кафедры всеобщей истории и международных отношения. Олег Юрьевич, как представитель старой школы, безусловно, заслуживает уважения. Он носитель тех человеческих ценностей, о которых многие с ностальгией вспоминают, мысленно возвращаясь в советский период.
Софья ПРОТАСОВА
