Роман Викторович Яковлев – уникальный человек. Он профессор кафедры экологии, биохимии и биотехнологии АлтГУ, д. б. н., энтомолог с мировым именем, работал в 35 странах от Великобритании и Австрии до Ирака и Японии. А совсем недавно он стал единственным ученым Алтайского края, вошедшим в рейтинг Стэнфордского университета World’s Top 2 % Scientists. Этот престижный список определяет ведущих мировых исследователей, представляющих примерно 2 % всех ученых мира. «ЗН» обсудила с Романом Викторовичем значимость высшего образования, каким именем приятнее всего назвать новый вид и почему не надо оставаться «кандидатом барнаульских наук».
Гуманист по призванию
– Роман Викторович, вы работаете преподавателем в АлтГУ больше двадцати лет. Наверняка за это время стало понятно, какие задачи и проблемы стоят перед преподавателями высшей школы РФ?
– Перед преподавателем высшего учебного заведения стоит очень много задач: нужно совмещать науку и качественное преподавание. Считаю очень важным то, что преподаватель биологии в университете рассказывает, например, о фауне Африки, которую он видел сам. И когда он говорит про крокодилов, он их видел живьем – студенты тут же воспринимают лекционный материал по-другому, есть отдача, им интересно слушать. Но при этом и отличная теоретическая подготовка. Сразу скажу, что у нас есть талантливая молодежь. Хорошо, что в университете работают программы академической мобильности для магистрантов, аспирантов и молодых ученых. Без этого невозможно развиваться. Только движение – семинары, конференции, экспедиции. Как преподаватель стараюсь донести до студентов, что на конференциях очень важно знакомиться, общаться, а не только выступать с докладом. Еще надо бы сказать о том, что невозможно работать в одиночку. Я считаю себя счастливым человеком: у меня есть замечательные молодые коллеги. В нашей научной группе не надо кого-то заставлять что-то делать, они все горят этим общим научным делом. Это Александр Фомичев, Юрий Дьячков, Артем Найденов, Полина Павлова, Святослав Князев, Валентин Рудой – прекрасные молодые ученые, настоящие коллеги. Наша группа по энтомологической систематике – одна из сильнейших в стране. Это можно легко понять по публикационный активности, числу привлеченных грантов. И заслуга эта не только моя, все достижения – совместная работа. Люди сильные, грамотные, я сам многому учусь у них. Но есть и проблема. Часто говорят в университете: «Ребята, наша задача изучать Алтайский край», при этом вроде бы требуется конкуренция с другими странами. Поляки и чехи работают, скажем, по Закавказью, по той же Африке. У краковских коллег – шикарный проект по биоразнообразию вулкана Камерун. Почему мы должны заниматься только Алтайским краем? Это очень недальновидно. Я прекрасно понимаю тактические задачи руководства – отчет по очередной программе, инициированной министерством. Важная задача – стратегия, куда мы идем, где точки роста, где мы сильны. И когда наш университет отвечает на запрос РАН или министерства – например, о сотрудничестве со странами Латинской Америки или Африки, догадайтесь к кому адресован вопрос.
– По первому образованию вы психиатр. Как медицинское образование помогает в обычной жизни? А в науке?
– Отец и мама – медики, поэтому и я пошел по их стопам, как это часто бывает. Не жалею абсолютно, что получил медицинское образование. Любой медицинский университет логичен: психиатрию ведет психиатр, а хирургию – хирург. Нет очевидного абсурда. Например, нельзя стать хирургом, перейдя в магистратуру, например, с юридического. Такого рода кульбиты я никогда не смогу объяснить, вероятно, это чудовищная глупость. Огромный объем странных дисциплин в магистратуре. Проектная деятельность, командная активность… Командная активность нужна при укладке шпал, а не при сложной интеллектуальной работе. Когда работал в институте повышения квалификации работников образования – поспорил с одной из руководительниц этого учреждения. Она утверждала, что сейчас сотрудник важнее специалиста. Я уточнил: она хотела бы попасть на операцию к сотруднику (довольному участнику коллективной работы) или специалисту (сильному хирургу)? Она была недовольна и уязвлена моим комментарием. Медицинское образование, по моему мнению, дает максимально широкий взгляд на самые разные проблемы, включая не только теоретическую, но и хорошую практическую подготовку. Это полезно и в поле и в быту. Как раз поэтому всегда беру с собой большую аптечку. Ситуации бывают разные: мелкие травмы, солнечные ожоги, горная болезнь. Даже пришлось дважды принимать роды.
Моей специализацией, надо заметить, была детская психиатрия, работал в психоневрологическом диспансере три года. Помню случай, как однажды в Мюнхене в кафе у парня случился эпилептический приступ. Я ему помог, оказал посильную помощь. А в этом году моего напарника по экспедиции в Киргизии укусил щитомордник – ядовитая змея, тоже помог. Судя по результату – неплохо. Всегда при себе гормональные препараты, тот же преднизолон, чтобы оперативно снять последствия укуса ядовитых животных, сильную аллергическую реакцию.
Именем твоим – бабочку
– Получив образование медика, вы решили заниматься бабочками. Почему?
– Дело в том, что мой отец Виктор Васильевич Яковлев с детства старался приучать меня к интеллектуальным занятиям. Мне нравилась археология, живопись – изучал работы художников, сюжеты картин: и исторические, и мифологические. Даже сейчас в картинной галерее смогу отличить Рубенса от Гейнсборо, а Репина от Верещагина. Помимо того, у родителей была большая библиотека, у меня сейчас тоже – это одно из моих увлечений. У отца было много книг по биологии, особенно про насекомых. И вот, потом все это увлечение перешло в профессию, в дело всей жизни. Разгар интереса произошел в конце 1980-х – начале 1990-х, когда мне было 15–16 лет. Познакомился с энтомологом, единственным на тот момент в Барнауле: Юрием Евгеньевичем Перуновым, сейчас он работает в службе защиты леса. Мы дружим уже 35 лет. Когда учился в меде, проводил все лето в экспедициях, помню, как ездил один на Дальний Восток в 19 лет на собственные деньги. Серьезные поездки за рубеж начались уже когда основательно увлекся биологией.
– Роман Викторович, ваш научный интерес – древоточцы по всему миру…
– Я описал более 500 новых видов бабочек, в основном древоточцев. А для того чтобы найти новый вид, надо знать все старые. Древоточцев было известно почти 1000 видов, я знаю, как они выглядят, какие имеют признаки. Свою огромную энтомологическую коллекцию позже передам в Зоологический институт РАН в Петербурге – это наше головное учреждение. В моей коллекции почти 100 000 экземпляров бабочек со всего земного шара. Крупнейшая коллекция за Уралом! Больше двадцати представителей флоры и фауны названы в мою честь – это и растение, паук, комарик, жуки и много видов бабочек из разных территорий: Монголии, Алтая, Казахстана, Таиланда, Йемена, Южной Африки и других. Это своего рода презент друг другу: назвать найденный вид именем друга, коллеги, подвижника. Приятно, когда так делают. Я сам называл виды в честь наших профессоров: Алексея Алексеевича Тишкина, Александра Ивановича Шмакова, Сергея Владимировича Смирнова, Лидии Михайловны Дмитриевой… Наверно им тоже приятно осознавать, что где-то летает бабочка с их именем.
– А сколько научных публикаций вы опубликовали за это время?
– Сейчас в научных журналах, индексируемых в базе данных Scopus, около 300 моих публикаций. Видимо, это рекорд в нашем вузе. Некоторые работы активно цитируются, например «Каталог чешуекрылых Ирана». Любой энтомолог, публикующийся по Ирану, так или иначе ссылается на эту работу. Участие в больших проектах обеспечивает высокий уровень цитирования, возможность публиковаться в самых сильных журналах по моей тематике. Как-то мне задавали вопрос: «Как ты так много публикуешь статей?» Я говорю: «Провел в палатке 10 лет, от Южной Америки до Монголии, на стажировках пять лет в сумме, вероятно, за это время и накопил материал! Теперь делюсь». Если мне дать тетрадь на 48 листов, распишу ее полностью темами будущих публикаций. С этим проблем нет, материал поступает постоянно. В день может прийти до 50 писем насчет текущих научных статей: какую-то рецензируют, какую-то ждут, где-то меня просят рецензировать. Бесконечная гонка, но она мне интересна. Это азарт – быть первым.
Знать, где бывать
– Какую экспедицию можно считать успешной?
– Самые успешные экспедиции – когда ничего плохого не произошло и удалось собрать материал. А бывало иначе. На том же плато Укок на стыке границ России, Монголии, Казахстана и Китая, где лил проливной дождь на протяжении недели! Сильно поднялись реки, снесло мосты. Мы не могли вернуться, еда закончилась, я похудел на 17 килограммов. Ждали, когда спадет вода, суток пять. Сейчас, конечно, таких ситуаций с нами уже быть не может: готовимся основательнее, нет таких экстремальных ситуаций. Но все равное всякое случается, как в этом, 2024 году, когда мы были в ЮАР и остановились в национальном парке Калахари на границе с Ботсваной, жили в домиках для исследователей. Просыпаюсь ночью – по мне ползет целый муравьиный полк! Было ощущение, что я сошел с ума: на стене – чернейшая колония муравьев, тысячи особей. Они были в ушах, в глазах. Побежал в душ – благо, он был. Оставшуюся ночь спаль в другом доме.
Еще несколько раз видел медведя на Алтае. Примерно в 10–20 метрах от меня. Ощущения, мягко говоря, неприятные. Случилось это, когда мы были с проводником-казахом, его звали Касымом. Медведь вышел на нас, мы переглянулись с Касымом, он ушел. У проводника случился гипертонический криз – хлынула кровь из носа от сильного стресса. Запомнился момент из Намибии, когда я по недомыслию решил как-то днем пройтись по национальному парку Гауб. Выхожу на поляну, а там – еще теплая разодранная антилопа. Испугался сильно. Антилопа, надо заметить, еще «дымила», кишки вывалены, кругом кровища и следы львиных лап.
Но самые неприятные встречи – с неприятными людьми. Исследователи вроде нас всегда так или иначе сталкиваются с местным населением, а оно бывает разным. Часто либо нейтральное, либо позитивное. Люди готовы отдать последнюю крошку, да хоть барана заколоть! Но бывает и так, что тебя видят как источник легкого заработка. В Южной Африке, например, есть районы, куда белокожему заходить не стоит. Надо соблюдать правила приличия и вообще безопасности: держаться вместе, закрывать машину, вешать специальные замки, не гулять вечером, не ходить в бары, не искать приключений, знать неблагополучные районы. Есть такие регионы и в нашей стране, где после заката на улицу выходить не надо. Также не стоит ехать в регионы с обостренной военной ситуацией, чтобы не оказаться в гуще событий. Что мы тоже проходили…
Конечно, неприятно, когда людей кусают насекомые. Особенно в тропиках, в той же Аргентине, где огромное количество клещей. Они мелкие, как маковое зерно. Все ноги искусаны и неизвестно, что они переносят. Здесь-то нам понятно, что можно подцепить, есть от этого вакцины и лечение. А что там в Аргентине? Одному Богу известно.
Было три поездки в Западную Африку – Мали, где проходила научная работа по борьбе с малярией. Обстановка, сами понимаете, неблагоприятная. До эры антибиотиков в Мали в течение пяти лет умирало до 90 % приезжих европейцев. Во время нашей экспедиции была хорошо подготовленная медицинская база, но температура, диспепсия и еще много разных симптомов появлялись.
Приходилось постоянно принимать профилактические средства, которые тоже не оздоравливают. Лично я обращаюсь к своему знакомому эпидемиологу, отличному специалисту в области тропической медицины и медицины катастроф. Он советует мне, какие прививки нужно обновить. К этому нельзя относиться на авось. Готовиться надо примерно за полгода.
– Чем для современного ученого интересна Африка?
– Для ученого нужна научная новизна. По моей части новизны в нашем регионе немного. Я себя границами никогда не сдерживал, поэтому отправляюсь туда, где меня ждет максимальный результат. Африка плохо изучена, а группы насекомых, которыми я занимаюсь, там широко представлены. Наука – битва за приоритет, кто первый. Сейчас много коллективов по всему миру, которые заинтересованы Африкой. Мое мнение: наши российские ученые довольно сильны. Например, есть группа русских энтомологов, которая специализируется на фауне Африки. Мы уже опубликовали большое число работ. Постепенно формируется реноме, которое потом работает на тебя. Как хорошая зачетка на студента. Например, сейчас предстоит большая работа для серьезного научного журнала по биоразнообразию Африки. Очевидно, что меня пригласили в соавторство. Относительно нашей региональной тематики, уточню, что если меня пригласят летом отработать за хорошую зарплату, например в Кулунде, естественно, я не соглашусь, а лучше потрачу свои собственные средства и уеду работать в Африку. Жизнь ведь одна. И поэтому наша научная группа экспансивно заходит в самые важные регионы: Закавказье, Индонезию, различные регионы Африки. Есть и другие интересные регионы, в России в том числе. Тот же Алтай очень хорош для изучения. Безусловно, моя любимая Центральная Азия. Например, с Самаркандским университетом мы даже открыли совместную лабораторию по изучению членистоногих животных пустынь и гор Центральной Азии. Занятно, что руководство обоих вузов отчитывается этой работой, по сути, не вкладывая ни копейки в наши проекты. Но на любом шумном форуме – они поднимут тост за такую «важную, объединяющую народы и университеты» совместную активность. Как бывший проректор по развитию международной деятельности я это знаю. Вообще для ученого не должно быть границ. Нужно изучать весь мир, а то так и останешься навсегда кандидатом барнаульских наук.
– Где еще, кроме Африки, побывали?
– Командировки есть двух типов – стажировки в научных центрах, музеях и собственно экспедиции. Был на стажировках в разных учреждениях России, странах бывшего СССР, почти во всех европейских странах, в двух организациях Японии, в Индии, Аргентине, в африканских странах. Научные экспедиции были в Сибири, на Дальнем Востоке, в Африке, Перу, Ираке, Аргентине, Закавказье, Дагестане, Монголии, всего около 70 экспедиций в 35 стран. Хотелось бы посетить Камбоджу, Малайзию, Индонезию, но эти страны почти вне зоны моего научного интереса. Хотя для общего развития там стоило бы побывать. Помню, пограничник на переходе Змеиногорск – Шемонаиха спросил меня, кем я работаю. Вероятно, не часто он видел визы Перу, Японии, Монголии и Мозамбика (и еще десятка стран) в одном паспорте жителя Алтайского края.
– Над какими проектами ведете работу прямо сейчас?
– Сейчас мы работаем над большим проектом Государственного задания Министерства науки и высшего образования РФ. Мы занимаемся широкими вопросами биоразнообразия Южной Сибири и Центральной Азии. Взято несколько модельных групп: бабочки, клопы, многоножки, пауки. Идут исследования по плохо разработанным группам внутри этих групп животных. Пытаемся понять высотное распределение этих групп, узнать, какие виды расширяют свой ареал с изменением климата, выявляем заносные виды, изучаем локальные фауны охраняемых территорий. Но мы почти не занимаемся практической энтомологией – наши задачи фундаментальные. Заняться этим просто так невозможно, нужно заново родиться и переучиться. В 50 лет заняться с ходу новой проблематикой, не имея на это профессионального образования, маловозможно. Но, оговорюсь, наши открытия помогают практикам, которые работают в системе защиты растений. Такие публикации есть по Вьетнаму, Индонезии, Индии, Израилю, Саудовской Аравии.
– Роман Викторович, сложно ли финансово заниматься наукой?
– Проблемы, конечно, есть. Сложно получить гранты, конкуренция ужасная. Остался один фонд – Российский научный фонд. Грантов по биологическим наукам дают примерно 1/18. Куда с добром? А сколько сильных коллективов, где нет политического влияния того или иного академика? До 30 лет оплачивал экспедиции сам, их десятки. Безусловно, сейчас руководство университета помогает, как может, но мои запросы гораздо выше. Поэтому приходится выкручиваться самому. Посчитать, сколько я потратил своих личных средств на науку, почти невозможно. К слову, я несколько раз летал в столицы нашей страны, чтобы купить редчайшие книги, которых нет в нашей стране за Уралом. Чтобы быть первым, когда частные библиотеки выставляли на продажу. Безусловно, у меня самая лучшая энтомологическая библиотека в Сибири.
– Какие планы на ближайшие исследования?
– Планов – очень много. Даже на Алтае, например по эндемизму. Эндемики – виды, которые встречаются только на определенной территории. Для этой работы можно собрать большой авторский коллектив и сделать срез по разным группам животных. Еще одна интересная тема – судебная энтомология. То есть выявление энтомологических артефактов, которые помогают восстановить события преступления: например, давность наступления смерти. Проще говоря, это изучение фауны на трупе. Тема активно развивается в мире, но организация подобных работ очень затратная: и денежно и морально. Огромный спектр работ связан с молекулярно-генетическими данными, в этой области я, к сожалению, далеко не эксперт. Тем не менее есть коллеги, кто прекрасно владеет этой темой (например, мои друзья Назар и Галина Шаповал из Зоологического института РАН), а у меня – огромный материал. Надеюсь, мы придем к совместным, очень сильным публикациями. Меня приглашают в экспедицию в Зимбабве, думаю, еще надо съездить в ближайшие годы на Мадагаскар. И, кстати, то, что мы родились в провинциальном городе, не значит, что мы должны уехать из него в Москву. Надо смотреть на мир шире. Плюсы можно найти везде. Даже там, где их, казалось бы, нет.
Спецвопрос
– Роман Викторович, вы побывали во множестве стран. Но что для вас родной город Барнаул, дом?
– На самом деле я люблю Барнаул и не хочу отсюда никуда переезжать. Меня приглашали на работу на хорошие позиции в Тюмень, Санкт-Петербург, за рубеж, но решил остаться здесь. И, по правде сказать, я домосед, как бы странно это ни звучало. Люблю свой дом, не люблю из него выползать. Когда я дома – я дома! Клубы, вечеринки, гости – дело хорошее, но надо в меру. Мои друзья хотели приучить меня к рыбалке, пришлось с ними очень жестко поговорить…
Эля ПЕТРЕНЕВА
Фото из архива Р. В. Яковлева
