1 мая день рождения отмечает Вячеслав Александрович Должиков, профессор кафедры регионоведения России, национальных и государственно-конфессиональных отношений, доктор исторических наук.
В.А. Должиков – студент АГУ первого набора. Их было 300 “спартанцев”, прорвавшихся к только что открытому в 1973 году на Алтае источнику знания – АГУ. Желающих, конечно, было намного больше.
И вот Вячеслав Александрович вспоминает свои студенческие годы…
– В 1973 году я находился в Казахстане, работал там на стройке монтажником. Мне было 25 лет, но за плечами уже был большой производственный стаж. Правда, в армии не служил – комиссовали по зрению (близорукость). Мое поколение отличалось многочисленностью, поэтому было из кого выбирать. Работа шла неплохо, зарплату получал достаточно высокую – по пятому разряду.
В бригаде меня уважали, ценили за умение читать чертежи, даже прозвище дали “Профессор по канализации” (так как имел техникумовский диплом сантехника).
– В общем, не бедный тогда был?
– Пожалуй, сейчас я победнее буду. Парадокс в том, что теперь я, профессор, доктор наук, только приближаюсь к уровню зарплаты, который имел до поступления в университет. И даже студентом я зарабатывал в реальном исчислении несколько больше, чем нынешние доктора наук.
– Зачем же тебе, Вячеслав Александрович, нужно было поступать в вуз? Ведь от добра добра не ищут?
– В какой-то момент мне стало скучно. Было такое ощущение, что хожу по кругу, захотелось большего. Да и мой отец, хоть и был партийным работником “хрущевского”, послесталинского набора, но по призванию и по таланту оставался в душе педагогом. Одно время он мечтал об университетском юридическом образовании, но семейные обстоятельства сложились неблагоприятно для учебы. Известно, что “яблоко от яблони недалеко падает”. В сущности, отец и сориентировал меня в соответствующем направлении. Правда, в отличие от него по отношению к брежневскому режиму я настроен был отнюдь не лояльно. Помню, спорили мы много на эту тему. Хотя в то время Л.И. Брежнев еще и не был таким “противным стариком”, как в последние годы жизни.
Поступил я в университет без большой натуги. Поначалу хотел податься на юрфак, но поскольку все-таки больше тяготел к истории, то и документы сдал на историческое отделение. Готовился серьезно, по солидным для того времени учебникам (пособие для ВПШ). Как сейчас помню, первый экзамен – специальность – принимали Н.И. Кругова и Ю.С. Булыгин (в то время уже декан историко-филологического факультета).
Вступительные экзамены сдал достойно: историю и немецкий на 5.
Единственная четверка была за сочинение на свободную тему. В результате я проходил даже по общему конкурсу, а в списке стажистов, естественно, был первым. Среди тех, с кем вместе сдавал вступительные экзамены, оказался и мой сегодняшний непосредственный руководитель – С.Г. Щеглов. Знакомство наше переросло в довольно прочную дружбу. И до сих пор у нас с ним товарищеские отношения, хотя и не такие близкие, как в молодости.
Вероятно, мешает все-таки субординация, необходимая по службе.
В то время учебный год начинался не 1 сентября, а на месяц позже.
Для начала нас отправили “в колхоз”. Здесь я впервые познакомился со многими будущими своими однокашниками. Кстати говоря, я был подготовлен и к этому роду деятельности, так как имел опыт двух или трех поездок на сельхозработы. Поэтому заранее приготовил соответствующую экипировку (резиновые сапоги, фуфайка, свитер, штормовка – все взял, даже леску и крючки для рыбалки). Помню интересный эпизод, связанный с Виктором Разгоном: он приехал неподготовленным, в ботиночках и пиджачке. Пришлось поделиться с ним курткой и сапогами. Ну а мне хватило штормовки со свитером и туристических ботинок. Работа в колхозе пошла на пользу, мы и денег заработали немного. Повседневное общение сплотило нашу группу в настоящий дружный коллектив. Потом все это пригодилось.
В первом университетском наборе нас было “триста спартанцев”. И факультетов было всего три: юридический, историко-филологический и экономический. Не все из нас выдержали штурм крепости знаний.
Кто-то и пал на ближних и дальних подступах к науке. Мы, студенты 1973 года, практически все друг друга знали. Да и сейчас я с удовольствием общаюсь с однокашниками-юристами, экономистами, филологами. Нам есть о чем вспомнить. Может быть, повлиял характер того времени, но качество первого набора, считаю, было достаточно высоким. Не зря ведь наш выпуск неплохо в целом по жизни устроился. Многие в науку пошли, пробились на высокие должности по административной линии, да и продолжают расти.
Несколько неожиданно для меня первый курс оказался трудным. Я-то думал, что успехи будут сразу же. Но зимняя сессия охладила: экзамены сдал на одни четверки. Сначала меня это обстоятельство расстроило, но потом понял, что из-за длительного (5-летнего) разрыва утратил прежние учебные навыки. Недавним выпускникам школы было гораздо легче. Многие из них меня опережали. В особенности девочки раздражали своим умением шпаргалить. Но это даже как-то стимулировало. Ну и, конечно, среди однокашников встречались несомненно талантливые, одаренные люди.
– Кого ты считаешь наиболее яркими “звездами”?
– В нашей группе и на потоке тогда уже выделялся В.Н. Владимиров.
Он был отличником и, кажется, медалистом, поэтому сразу плавно вписался в университетский пейзаж. У меня, напротив, болезненная адаптация продолжалась 2-3 семестра. Только на втором курсе стал выравниваться, когда пошли теоретические предметы: философия, политэкономия и прочее. В них я лучше ориентировался, чем в конкретике. Мешало мне в учебе и увлечение на 1 курсе общественной работой. Ребята выдвинули меня в профком, где я сразу оказался лидером. Было такое дело. А.П. Бородавкин даже вызывал меня с археологической практики (лето 1974 г.), чтобы утвердить на ректорате в качестве председателя студенческого профкома. Но мне так понравилось на раскопках, что я проигнорировал вызов первого проректора и не поехал в город.
– Ты, однако, рисковал…
– Александр Павлович в душе сам был рисковым человеком, поэтому он меня даже не наказал, что удивительно, если учитывать царившие тогда нравы. Кстати, время было примечательное и в политическом смысле. Шел вовсю “хельсинский процесс”, что повлияло на общую атмосферу в стране. Ощущалась разрядка напряженности. К тому же Алтайский университет был молод, в первые годы, во всяком случае, преобладал дух свободы.
– Вторая оттепель?
– Да. Как историк, этот период я квалифицирую именно как “брежневскую оттепель”. А закончилась она с военным вмешательством режима в Афганистан в 1979 году. Я не склонен демонизировать Брежнева и его окружение. Но не склонен и идеализировать. Если бы Брежнев ушел в отставку уже в году 1975-м, оставил себе достойного преемника, тогда, может быть, вся наша дальнейшая история сложилась бы иначе. Все равно ведь реформы должны были проводиться и, главное, состояться. Ресурс времени еще имелся.
– Вячеслав Александрович, за твоими плечами не только студенческие 70-е годы уже теперь прошлого века, но и 25 лет педагогического стажа в вузах (АГИИКе и АГУ). Ты можешь сравнить студенчество 70-х и 90-х или даже 2000-х годов. Ведь это разные эпохи…
– Всякое сравнение, как говорится, “хромает”. По-видимому, есть свои положительные стороны и у “семидесятников”, и у нынешней молодежи. Как у нас были свои недостатки, так и у современных студентов тоже имеются свои изъяны. В основной массе, по-моему, “семидесятники” были гораздо более эрудированным и более начитанным поколением. Гораздо лучше, чем нынешние студенты, мы знали, например, классическую русскую и зарубежную литературу.
Впрочем, попадаются и теперь отдельные личности с высоким базовым уровнем, в том числе и знанием классики. Главное же достоинство современного студента – его лучшая приспособленность к современным условиям. Наше поколение вышло из прежней системы, а в этой, новой для нас так и не смогло до конца адаптироваться.
Мы, как были, так и остаемся скорее левыми, чем правыми. Тем более, что лично у меня в студенческие годы была репутация “левака”.
– Есть некая путаница в терминах: левые называют себя правыми и наоборот. Давай определимся “по понятиям”.
– В 70-е и в 80-е годы по своим политическим позициям, действительно, я был левее господствовавшей коммунистической (марксистской) идеологии. Моими героями были Михаил Бакунин и Че Гевара. Я считал, что наша система утратила идеалы, слишком обюрократилась и обуржуазилась. Тогда я к буржуазности относился неважно. Сейчас мои взгляды стали другими, но по-прежнему я считаю себя левым. На мой взгляд, современная реальная демократия недостаточна в абсолютном измерении. Прежде всего эта система не учитывает интересы меньшинства. Недавно А.И. Солженицын довольно точно заметил, что “демократия – это победа количества над качеством”.
– Прекрасно сказано!
– Да, в данном вопросе я согласен с ним полностью. Ведь чаще всего и я сам оказываюсь в меньшинстве. Следовательно, в условиях господства демократии я проигрываю. Но существуют ли гарантии, что торжествующее большинство всегда и во всем право?
Действительно, у нас в России все идеологические ярлыки перепутаны. Не понять, где настоящие правые, а где настоящие, не мнимые левые. Так, например, считается, что коммунисты – слева.
По мне же, так они – абсолютные консерваторы, так как борются за ценности прошлого. Т.е. на самом деле коммунизм – справа от либерализма. Да в этом и нет ничего плохого. Более того, считаю, что партия, защищающая ценности советского прошлого, необходима.
Но, помимо партии настоящего, центристской силы, должна быть и партия будущего, новая левая. Я – убежденный ее сторонник, но и сторонник трехпартийной системы.
– По опыту прошлых революций, за установлением нового строя следует откат, реставрация…
– Да, реставрация, но в новом обличье. Или новое в старом обличье. Я сторонник спонтанной общественной самоорганизации, потому меня иногда называют анархистом. Но я – не анархист. Ибо считаю, что государство необходимо, но это необходимое зло.
Как-то популярный ныне писатель сказал в одном из своих интервью, что в России писатель должен быть в меру анархистом.
– Вернемся к более земным вещам. Зарплата для нас – больной вопрос. Многие студенты мечтают сегодня о подработке, нуждаются. А вот как студенты тех времен зарабатывали на хлеб насущный?
– Хочу сразу сказать одну банальную, но справедливую вещь: сколько бы мы денег ни зарабатывали, их всегда не хватает, особенно женам. Я вспоминаю студенческие годы с некоторой ностальгией. Был у меня кое-какой опыт по части зарабатывания денег. Тогда это было легче. Помню, еще на 1 курсе во время летней сессии заработал приличные деньги – рублей 600. По нынешним временам это не меньше 15 тысяч.
– Многие среди студентов подрабатывали?
– Так как я – немногие, потому что у меня была семья, дочь, на предпоследнем курсе сын родился. Работал я слесарем-сантехником, обслуживал два университетских общежития на ул. Полярной. Они и сейчас там. За это я получал полную ставку – 115 рублей. Так до конца учебы и слесарил. Вместе со стипендией (46 р.) получалась зарплата среднего специалиста с высшим образованием. А еще летом был стройотряд. Иногда очень неплохо зарабатывали. Хотя такое было и не всегда, чаще “пролетали”. Кстати, в стройотрядах я был не последним человеком. Сначала мастером, потом командиром отряда, главным инженером штаба университетских стройотрядов.
Стройотрядовская тема – особая. Наши – те, кто прошел школу ССО, получили первоклассную закалку. Это была своего рода школа шлифовки организаторских талантов (если были таковые, конечно).
Она воспитывала определенные трудовые навыки. Приходилось делать руками многое. Не все порядки меня устраивали: все эти линейки, слеты, штабы. К тому времени я уже вышел из комсомольского возраста. Молодежь “балдела”, гуляла, а мне хотелось побыть одному, сходить на рыбалку. Что я и делал. Проще всего было рядовому бойцу: тот просто работал и ни за что не отвечал.
– Сейчас муссируется тема коррупции в вузах. Можно ли сравнить в этом плане прежние времена с нынешними?
– Тогда вся система отбора среди абитуриентов была проще и демократичнее – в хорошем смысле. Были студенты, которые попали в университет “по блату”, “по звонку” чаще всего, конечно. Но не за деньги. Чаще всего использовались чисто должностные, номенклатурные связи. У меня тоже соблазн был, поскольку отец – партийный работник (правда, мелкого уровня). Но он не хотел этим заниматься. Да и не понадобилось – сам поступил. Поскольку я был на виду, “мелькал”, ко мне и отношение было хорошее. Староста группы была очень душевная. Ныне это депутат Государственной Думы Нина Александровна Останина (в девичестве Долгодилина). Перед начальством она меня часто прикрывала, в рапортичках для деканата вместо “н” всегда ставила “у”, что означало “пропуск занятий по уважительной причине”.
– Кто тебе еще вспоминается из студенческих товарищей тех лет?
– Сергей Васильевич Цыб. Мы с ним на первом курсе подружились. В круг моих подчиненных в ССО попадали и он, и В.Н. Владимиров, и С.В. Неверов… Кстати, именно из-за ССО я покончил со своей политической Карьерой профбосса. Случился конфликт с начальством, который мне дорого стоил.
А может к лучшему. В то время бразды правления в парткоме получил Григорий Иванович Чечель – легендарная личность, очень строгий начальник. Он уже был кандидатом наук, доцентом. С Чечелем была договоренность о роспуске отряда 27 августа и сентябрь отдыхать. 26 августа я пришел в партком докладывать об окончании работ. А в то время в крайкоме обсуждался вопрос о задержке линейных отрядов, находившихся в Горном Алтае, на полмесяца. Чечель понял это буквально так, что надо задержать абсолютно все отряды. Он дал мне команду, чтобы я для перестраховки свой отряд задержал. Однако я отказался, считая, что задача выполнена. Потом пошел к ректору за помощью. Это, между прочим, был день зачисления студентов. Но, что характерно для стиля руководства тогдашнего ректора В.И. Неверова, он принял сразу же. Я объяснил ситуацию, Григория Ивановича вызвали на ректорский “ковер” и… ему при мне устроили выволочку. Чечель, помню, тут же показал мне под столом кулак. Я понял, что моя административная звезда сгорела и закатилась. И действительно, вскоре меня по профсоюзной линии не без участия Г.И. Чечеля начали задвигать. Вот уже тогда, на 2-м курсе я полностью переключился на науку.
– Если говорить о преподавателях, кто затронул в твоей душе заветные струны, кого бы ты отметил в первую очередь?
– Во-первых, естественно, А.П. Бородавкина. Когда он приехал к нам в Барнаул, он уже защитил докторскую, но подтверждение еще не получил – оно пришло уже сюда, в Барнаул. Чем он брал и привлекал? Многими ценными качествами: обаянием, личным примером. Выдающимся научным потенциалом. Он и на 50% себя не реализовал. Уровень его был очень высокий, можно сказать, уровень академика. Но так сложились обстоятельства… И сейчас провинциалу сложно
стать академиком, а тогда тем более. Я многому у него научился. Меня поражало его лекторское мастерство – способность без конспекта, спокойно расхаживая по аудитории, наговаривать материал. Тогда он был в самом блеске. Наша подготовка ему жутко не нравилась, он нас все время сравнивал с томскими студентами – качество их подготовки было выше. Там, в Томске, была особая атмосфера, которую принес с собой Александр Павлович: более демократичная, доступная. Еще он, будучи одесситом по происхождению, был очень остроумным человеком.
Я многих преподавателей ценю, все мне что-то дали. Анатолий Васильевич Шестаков научил меня писать курсовые. Я написал курсовую по древнему миру, а он так мне ее исчеркал, что я понял: надо серьезно переделать. И если первый вариант я сдал первым, то второй вариант – последним. Но так над ним поработал, что они отличались друг от друга как ночь и день. Так что в смысле строгого отношения к слову я считаю его одним из своих учителей.
Я бы отметил еще многих: Александра Андреевича Храмкова – по отечественной истории, историографии мне его лекции очень пригодились. Очень ценил молодых тогда преподавателей: В.Я. Баркалова, Д.А. Урбаха. Ну, конечно, нельзя не вспомнить с благодарностью нашего преподавателя по немецкому языку – Э.Э. Каценштейна. Он нас учил по-настоящему, без халтуры. Когда В.Н. Владимиров побывал в Австрии первый раз и заговорил там по-немецки, сам того не ожидая, он по приезде пошел на могилу Э.Э. и положил букетик цветов. Юрий Сергеевич Булыгин мне более понятен как декан, как администратор. Здесь он был на своем месте. Лекции он читал неважно, излишне громко, с апломбом. Как ни парадоксально, но от них тянуло в сон. С особой признательностью вспоминаю томских “варягов”: Л.И. Боженко и Б.Г. Могильницкого, которые читали нам замечательные лекции.
Надо обязательно помянуть добрым словом ректора Василия Ивановича Неверова! В критические моменты он меня поддерживал.
Хотя кто я тогда был? Обыкновенный студент. Да, но нас как первых своих студентов, разумеется, любили, холили-лелеяли наши руководители и преподаватели. Поэтому есть причины вспоминать об этой эпохе как необычайно светлом и радостном времени для всех нас, первенцев Алтайского университета.
Беседовал Владимир Клименко
«За науку», 14 ноября 2002 года
