Гость этого номера – Дмитрий Алексеевич Кожанов, преподаватель ИИМО АлтГУ. Он читает лекции по лексикологии и теоретической грамматике английского языка, его стилистике будущим дипломатам. В 2024 году Дмитрий Алексеевич защитил докторскую диссертацию «Дискурсивные взаимодействия в англоязычном тексте: когнитивный, семиотический и коммуникативный аспекты», а в марте 2025 года ему присвоили ученую степень доктора наук. «ЗН» поговорила с ним о тонкостях английского и английском менталитете.
– Дмитрий Алексеевич, в нашем университете вы ведете английский язык у студентов направления «международные отношения». Для них иностранный язык – одна из главнейших дисциплин. В чем специфика обучения английскому будущих международников?
– В первую очередь студенты-международники должны знать реалии регионов, на которых они специализируются. В отличие от педагогов, которые должны изучить язык так, чтобы суметь объяснить его другому человеку, желательно еще и тремя разными способами, будущий дипломат должен знать отличия между одними и теми же ситуациями в разных языковых коллективах, даже самые что ни на есть бытовые. Чем будет отличаться процедура покупки в супермаркете или в аптеке? Какую специфику общения предполагает общение в транспорте – на железнодорожном вокзале или в аэропорту? Следовательно, что можно делать, а что нельзя, какие жесты допустимы, а какие считаются невежливыми. Интонация, невербальное общение – все это так недооценивают!
Когда конфликтологи пытались найти фразы, которыми можно сгладить любой конфликт, они пришли к выводу, что в конце дискуссии можно сказать «Я вас услышал». Но в России страшно становится, когда такое произносят в конце беседы с угрожающей интонацией. На занятиях я стараюсь показывать какие-то фрагменты из повседневности. Идет, например, тема «Жилье». Что обычно проходят: какие бывают дома, мебель, виды ремонтных работ. Я же стараюсь показать, как выглядит сцена съема жилья, на что нужно обратить внимание в этом диалоге. Яркий пример – отопление. Мы живем в России в холодном климате, и жилье без центрального отопления у нас нужно еще поискать. В Европе другая ситуация, там вполне возможно, что дом будет без центрального отопления, где-то из экономии, где-то исходя из климата. Поэтому нужно обращать внимание на наличие камина, который в случае необходимости вы растопите, приобрести для этого уголь. Уголь обычно покупают в супермаркетах. Как мы берем уголь, чтобы шашлык пожарить, так они спокойно берут уголь, чтобы квартиру согреть. То же самое с сортировкой мусора. В России она не так развита пока что, максимум три вида, а в других странах их может быть восемь, и для каждого контейнера свое название. Даже сам мусор можно назвать по-разному: я могу назвать его словом rubbish, могу назвать garbage, litter или trash. Какой-то мусор уже нельзя переработать, это уже отходы, есть мусор, как говорится, активный, который лежит на дороге, или им заставлен стол, он мне прямо сейчас мешает, или же мусор мелкий, ерунда полная. Все дело в том, что в английском плотность номинаций выше, следовательно, и слов больше.
– А как вы сами увлеклись английским языком?
– В 2002 году я окончил тогда еще Барнаульский педагогический университет по специальности «филология, учитель английского и немецкого языков». В то время изучать эти языки было перспективно, у студентов было много возможностей для поездок по обмену, работы за рубежом. Конечно, сейчас студентам, которые выбирают иностранные языки для построения карьеры, я бы посоветовал китайский, японский, корейский, арабский или турецкий. Но когда я выбирал в 1997 году, восточные языки были совершенно не популярны. Если бы я выбирал сейчас, то пошел бы учить японский. В 2006-м там же, в БГПУ, окончил аспирантуру и защитил кандидатскую.
– Какими исследованиями вы занимались в рамках кандидатской диссертации?
– Я исследовал концепт Homeland в американской картине мира и способы его языковой репрезентации. В те годы было довольно актуально изучать специфику британского и американского английского. Поскольку в школах у нас традиционно дается британский, даже скорее кембриджский английский, а многие нюансы, которые есть в американском английском, в школьном образовании выпадают, да и в вузовском, кстати, тоже, научить общаться и с тем и с другими могло помочь либо специальное заведение, либо печальный опыт. В ранние нулевые мы стремились сделать все, чтобы нашим студентам было проще изучать различные варианты английского языка: кто-то занимался американским английским, кто-то австралийским и так далее. Дело в том, что некоторые слова для британца и американца будут иметь разные значения. К примеру, слово gas: для британцев это газ, а для американцев уже бензин. Хотя сам бензин британцы назовут скорее petrol. Или же пример из того, чем занимался я: в английском есть минимум три слова для обозначения родины – motherland, fatherland, homeland. На русский мы все это переведем как «родина». Homeland – это скорее место, которое считаешь домом, где ты провел большую часть жизни. Необязательно там родиться. В русском же мы начинаем добавлять уточняющие определения – «большая родина», «малая родина». Для английского языка это совершенно нехарактерно, там подбирается отдельное существительное.
– В последние годы большая часть терминологии идет из английского…
– Здесь немецкий язык может поспорить. Было время, когда господствовала французская терминология. Но тем не менее договоры, международные контракты проще писать на английском. А вот стихи лучше на русском!
– Не просто так ведь говорят, что Пушкин – непереводим.
– Почему же непереводим? Берутся, например, переводить «Сказку о попе и работнике его Балде». Из пруда в сказке вылазил бес. Сначала перевели беса как devil, но быстро поняли, что картинка складывается несоответствующая. Поэтому в англоязычном варианте из пруда вылазит imp. Споткнулись на «толоконном лбе». Толокно – это ингредиент для изготовления каши. По итогу в английской версии получилась что-то в духе «головы из каши». У Чуковского в свое время с большим трудом перевели «Мойдодыра», в англоязычной версии он стал «антропоморфным рукомойником».
– Отчего возникают такие казусы при переводе?
– В английском языке четко выражен такой критерий, как освоенность/неосвоенность пространства. Допустим, есть слово лес, по-английски forest, а есть слово wood. Обычно это сводят к тому, что forest побольше размером, чем wood. Но дело не в размере, а в освоенности. Неосвоенный – forest, освоенный – wood. Поэтому, когда мы человека называем forester, это образ некого лесника, у которого стоит избушка в лесу, и он там живет. А woodsman – дровосек, который пришел в лес, дрова порубил и идет назад. То есть первый как бы хозяйничает в этом пространстве, а второй – человек приходящий. Получается, что wood – это лес, в котором есть какая-то активность, причем самая разная. Вспомним Шервудский лес, диковатый, в нем жили разбойники – но в нем была эта активность! Разбойники грабили, шериф за ними гонялся. Мы можем сказать deep forest как чаща, глубокий лес. А вот deep wood не получается, там нет глубины, он весь насквозь как бы людьми пронизан.
– А как научить думать? Это сверхзадача, как мне кажется…
– Отнюдь нет. Есть разные эквивалентности, их пять: от полного совпадения ситуации до полного ее несовпадения. Например, на двери мы можем увидеть фразу watch the door, которую дословно переведем как «наблюдай за дверью». А у нас это будет всего-навсего автоматическая дверь. Яркий пример того, как с разных сторон подходим к наименованию одного и того же явления. У них на упаковке с чем-то хрупким так и будет написано – fragile. Вряд ли они напишут, как мы, стекло, то есть glass. Когда студент помимо того, что ходит в университет на занятия, читает книги, смотрит сериалы, слушает музыку и даже играет в игры, он как раз перенимает это мышление. Есть очень полезные игры, тот же Майнкрафт, из которого студенты очень много слов полезных выучивают: деревья, металлы, животные. Если ты спокойно играешь в Майнкрафт, то можешь идти смело сдавать экзамен за первый курс (смеется).
– Есть мнение, что со временем полиглотов становится все меньше. Это связывают с общей деградацией или с потерей необходимости знать много языков одному человеку. В чем действительно дело, на ваш взгляд?
– Понятие полиглот сейчас отличается от того, что было даже сто лет назад. Тогда человек мог сказать, что знает пять языков – английский, французский, немецкий, итальянский, испанский. Но ответить, на каком уровне он знает язык, не получилось бы. Это сейчас можно измерить знание языка определенными уровнями – С1, B1 и так далее. А раньше человек мог выучить 200 слов, он может объясняться, торговаться на рынке может – и гордо заявить, что знает язык. В современном мире так уже нельзя, вас быстро спросят, на каком же уровне вы знаете язык, стало сложнее объявить себя полиглотом. Изменились методики: раньше люди брали книгу на одном языке, которую хорошо знают и читали ее на незнакомом языке. Но это не у каждого получится, здесь нужен аналитический склад ума. К тому же в современном мире появился машинный перевод, и некоторые люди искренне считают, что они вполне заменят им знание их родного языка.
– Насколько это утверждение вообще оправданно?
– Независимые эксперты утверждают, что качество машинного перевода падает. Ту же нейросеть учит человек, она переводит текст на основании огромного корпуса текстов, которые она умеет быстро анализировать, это ее преимущество перед человеком. Но мы ей даем все более и более плохие тексты с точки зрения языка, все менее качественные. Проще говоря, мы все хуже и хуже учим машину. То же самое было с искусственными языками, которые создавались 100 лет назад. Где сейчас язык эсперанто, сколько на нем людей говорит? Может быть, и есть 100–200 тысяч человек, но в масштабе мира – это такая капля в море, что назвать его мировым нельзя. Идеальному языку нужны идеальные условия употребления.
– В прошлом году вы защитили докторскую диссертацию. Чему она была посвящена?
– В рамках докторской диссертации я изучал взаимодействие научного и художественного дискурсов. Граница между наукой и художественным творчеством становится более условной, и благодаря этому взаимодействию появляются смежные жанры, например научная фантастика. Возьмем какой-нибудь современный модный технотриллер, когда вроде бы описываются достижения науки, техники и прогресса, но в то же время в нем есть интересный сюжет, например про войну и про шпионов. Литература гибридизируется, это происходит как раз из-за того, что разные языки взаимодействуют: литературный язык, например, и язык научный, следовательно, и тексты можно читать совершенно по-разному. У Умберто Эко интересное рассуждение на эту тему, что у «Красной Шапочки» есть алхимическое прочтение, что на самом деле там зашифрована химическая формула: Красная Шапочка – ртуть, волк – сера и, если соединить их, получается новое вещество – это некий рецепт. Мы возвращаемся к вопросу интерпретации, когда мы извлекаем из текста смыслы, которые вроде бы не были там заложены. Многое в этом случае зависит от интенции человека, от его эрудиции, настроения, в котором он будет читать, от возраста. Однако полного слияния между дискурсами не происходит.
Анна ЗАГОРУЙКО
Фото Дмитрия ГЕРАЙКИНА
Любимая группа дипломатов 1.303 Дмитрия Алексеевича (он – в центре)
